Верни мои предметы фетишизма!
Название: Перечитай его снова
Ник: Saviri
Бета-ридинг: Verlis
Жанр: Humour/Romance
Рейтинг: R (уж больно буква хорошая!)
Пейринг: Айя (Ран) Фудзимия /Кен Хидака, Йодзи Кудо / Оми Цукиено.
Аксиомы к теореме:
• действие происходит после первого сезона аниме;
• Санрюдзин (Эсцет) мертвы, но Айя-чан все еще в коме (скажите спасибо, что вообще не убила – просто кошмарно раздражает!);
• Вайсс по-прежнему живут в «Koneko»;
• Шварц находятся на вольных хлебах – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Размер: «простынь».
Предупреждение: Сопли, слезы, ООС. Чрезвычайно тупые гэги и куча проходных персонажей. Ах да, еще флафф – куда ж без него…
Краткая аннотация: Прошло два года совместной жизни – и лодка любви разбилась об острые камни быта. Что делать: вычерпывать воду или бодро идти ко дну? И что выберет Кен – зная, что Айя активно дырявит днище?..
Фанфик закончен.
Отказ от прав (Disclaimer): не мое! А что, похоже?
Проект Weiss принадлежит господину Коясу и иже с ним. Я не владею ничем и прибыли, соответственно, не извлекаю. Сюжетная линия позаимствована из «Летучей мыши» (либретто Эрдмана и Вольпина плюс исправления Дреера для экранизации) – хотя осталось от нее до печального мало…
От автора: фик написан в подарок для Натаниэля – в благодарность и за заслуги: он первый человек (не считая моей беты), который признался, что да, он-таки читал мои фики! Кроме этого, он умеет заставить работать, конструктивно критиковать и – самое главное – восхитительно писать. В общем, спасибо тебе огромное!
Если я не ошибаюсь, ты ненавидишь, когда Кудо называют «Йодзи». Мои соболезнования… А еще ты, кажется, не любишь резкие переходы (см. «Йодзи»)…
Разрешение на размещение: получено.
читать дальшеЛюбить – это, прежде всего, отдавать.
Любить – значит, чувства свои как реку,
С весенней щедростью расплескать
На радость близкому человеку.
…Любить – значит, страстно вести бои
За верность и словом, и каждым взглядом,
Чтоб были сердца до конца свои
И в горе, и в радости вечно рядом.
… Любить – это видеть любой предмет,
Чувствуя рядом родную душу:
Вот книга – читал он ее или нет?
Груша… А как ему эта груша?
… Любовь – не сплошной фейерверк страстей.
Любовь – это верные в жизни руки,
Она не страшиться ни черных дней,
Ни обольщений и ни разлуки.
Любить – значит истину защищать,
Даже восстав против всей вселенной.
Любить – это в горе уметь прощать
Все, кроме подлости и измены.
… И к черту жалкие рассужденья,
что чувства уйдут как в песок вода.
Временны только лишь увлеченья.
Любовь же, как солнце, живет всегда!
Э. Асадов
Кен не дышал.
«Господи, Господи, Господи! Господи, пожалуйста!.. Лишь бы он не… лишь бы только он не…»
Бледное изящное тело неуверенно пошевелилось.
«Господи, Господи, Господи!»
Тонкие нежные веки нехотя дрогнули – раз, затем другой.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Смахнув с лица непослушную красную прядь, настойчиво щекотавшую чувствительную кожу, Ран недовольно сморщил нос, перевернулся на спину – и засопел.
«… не проснулся».
Кен с облегчением привалился к стене, желая только одного: дышать! Втягивая воздух медленными скупыми глотками, он прилежно постарался не думать о том, что сейчас, вероятно, здорово походит на скаковую лошадь, забредшую на ипподром в безумной надежде поесть халявного овса, вот только вместо этого пришлось бежать забег за целое стойло…
Не шуметь, напомнил он себе, с трудом удерживаясь от того, чтобы, махнув рукой на конспирацию, пить воздух, пока не заноет в груди.
«Если Ран не хочет проснуться в компании трупа – ему следует спать крепче, – подумалось мрачно. – Еще одного раза я уже не выдержу…»
Легкие выразили полное согласие с утверждением, попытавшись вылезти через горло. Оно и неудивительно – он отказывал им в кислороде целых… Кен осторожно покосился на будильник: сколько?!
«Иду на рекорд», – решил Хидака в редком приступе самоуважения.
«А то как же, – откликнулось сознание, – мирового идиотизма…»
Печально вздохнув, Кен отлепился от стены и осторожно приблизился к кровати.
«Какого черта ты творишь? – возмутилось сознание. – Уходи отсюда немедленно!»
«Уже ухожу», – кивнул он согласно, приблизившись к постели еще на один крошечный шажок.
Нет, что ему нужно уйти, Кен, естественно, понимал. Понимал, что утро уже позднее и, несмотря на бессонную ночь, Айя совсем скоро проснется. И если, проснувшись, он застанет в своей спальне Кена… Задумываться о такой возможности Хидаке не хотелось.
А значит, следовало уйти – тут же и тотчас! Следовало – но… Кен медлил. Ран был таким красивым! Красивым особенной неповторимой красотой, которая практически не встречается в жизни – зато часто упоминается в исторических хрониках: в конце концов, из-за нее когда-то в древности сражались народы.
Длинные волосы, костром пылающие среди белых льняных простыней – так хочется коснуться шелковистых прядей, чтобы проверить – не жгутся ли… Кожа, прозрачная и бархатистая, бледная – словно лепестки кувшинок, купающихся в лунном свете, безупречная – словно свежевыпавший снег. Такой Ран и есть – снег и пламя, стужа и жар, с легкостью способный и разжечь, и заморозить…
«Вот как сейчас», – отметил он грустно, чувствуя, как пересыхает во рту – стоило Айе перевернуться на живот, потянув на себя легкую ткань постельного белья. Кен прикусил губу: кому как не ему было знать – спал Айя исключительно нагишом.
Хидака тяжело вздохнул: черт бы побрал эти простыни! Послушный мысленной команде, спящий изменил положение – и белье, до того благопристойно укрывавшее его до затылка, скользнуло вниз. Пройдясь голодными глазами по сильной шее и скульптурному развороту плечей, Кен едва удержался, чтобы собственноручно не содрать с Рана проклятый лен – по мнению Хидаки, тот двигался чересчур, он бы даже сказал, инквизиторски медленно. Простынь поползла быстрее, мстительно явив изнывающему Сибиряку бледно-розовые соски… мускулистый пресс… плоский живот с темной впадиной пупка…
Хидака застонал.
«Ой-е-е!..»
Кен жалко клацнул зубами, тихо взвыв, когда судорожно сжатые челюсти прихватили язык. Теперь Ран просто не мог не проснуться.
Зажав рот ладонью, Хидака плюхнулся на пол, в какой уже – за последние полчаса – раз возопив «Господи!». Лихорадочно перебирая детские воспоминания о проведенных при католической школе годах, он попытался выудить из разрозненных кусков религиозных текстов наиболее подходящий к случаю. В голову почему-то настойчиво лезло «Упокой». Кен скрипнул зубами, размышляя, можно ли покрыть пробелы в теоретической части за счет избыточного энтузиазма.
«Господи, – взмолился он, так и не придя к однозначному выводу. – Прошу тебя, сотвори чудо! Ты говорил: блаженны убогие… Сейчас как раз этот случай! Ведь если Ран встанет и обнаружит меня под кроватью...»
Господь действительно всеблагой и всемилостив: Фудзимия не проснулся – только свесил с кровати длинную стройную ногу.
Хидака судорожно вздохнул: изящная щиколотка маячила прямо перед носом. Ноги у Рана были красивые – с пропорциональными икрами, нежно очерченными ступнями и милыми пальчиками. Кен мимоходом порадовался, что так и не успел убрать руку со рта: как пить дать, стонал бы – меж тем, провоцировать небеса не хотелось.
Не найдя в себе достаточно храбрости, чтобы подняться с пола, к дверям решил ползти по-пластунски. К счастью, любовь Рана к чистоте избавляла от необходимости огибать препятствия и предметы. Паркет в его комнате был безупречным: здесь можно было не только передвигаться – но и с чистой совестью есть. Окажись Хидака у себя, наверняка не преодолел бы и метра, намертво увязнув в желе еще в начале дистанции.
Выскользнув в коридор осторожным ужом, Кен мягко закрыл дверь и, дрожа от облегчения, осел на ковер: пронесло!
«Ну да – на этот раз», – отметил едко внутренний голос.
«Знаю», – согласился он недовольно.
«Но ты же не думаешь, что так будет вечно? Даже ты не настолько глуп…»
«Это я тоже знаю», – вздохнул Кен.
«Ты должен это прекратить!»
Хидака беспомощно закрыл глаза:
«Как?» – поинтересовался он без энтузиазма.
«Будь решительным, настойчивым – твердым, в конце концов! Скажи ему все!»
«Твердым», – повторил он грустно.
«Тьфу», – распознав сексуальную неудовлетворенность, голос с безнадегой махнул рукой.
«Ага», – согласился Кен. Воспитательные беседы с собой он вел уже какую неделю. Его альтер-эго выступало как Цицерон – упрашивая, уговаривая, угрожая:
«Ты должен поговорить с ним! Заставь его! Черт, заставь хотя бы себя!..»
И Кен, и голос знали одинаково хорошо: это – безнадежно.
Прижавшись разгоряченным лбом к двери, Хидака с отчаяньем смотрел на темные доски. Крепкая, мореного дуба, а за ней – Айя, прекрасный, словно принцесса из сказки: так хочется войти и разбудить поцелуем. Не прятаться на полу среди тапочек, не рассматривать украдкой, проникая по утрам, словно вор – а войти и взять то, что принадлежит ему по праву! Вот только принадлежит ли?
Кен печально вздохнул: к этому времени они с Айей встречались уже два года.
«И что я только делаю, Господи!» – Кен стоял перед зеркалом и, высунув язык, пытался оценить нанесенный ущерб. Видимых повреждений не наблюдалось: язык был как язык – в меру длинный, в меру острый, розовый… Осторожно пошевелив кончиком и с радостью констатировав: не болит!, Кен радостно хмыкнул. Хорошо, что на нем все заживает как на собаке – иначе к этому времени язык бы страшно распух и просто не помещался во рту. В конце концов, в комнату Рана он проникал не впервые, так что травмировал его уже не единожды. В общем, пришел он к выводу, абсолютно обычный язык – как и сам Кен абсолютно обычный парень.
Опершись руками об умывальник, Хидака внимательно изучал свое отражение. Растрепанная темно-коричневая шевелюра с мелькавшими то тут, то там белесыми прядями. Рваная косая челка падает на глаза – совершенно обычные карие глаза, которые даже при максимуме поэтичных потуг иначе как «цвета кофе» не назовешь. Нос курносый и слегка вздернутый, словно у дворового задаваки – спасибо хоть не картошкой или чем похуже. Кожа смуглая и, в общем-то, типичная для азиата – разве что оттенок не желтоватый, а золотистый от загара. Рот … Кен недовольно скривился: какой-то уж слишком нежно очерченный, темно-розовый – почти… девчачий. Капризно выпяченный подбородок, щеки – немного впалые: в последнее время он не слишком хорошо спит. Хидака вздохнул: да и ест не так чтоб… Ресницы… слишком уж длинные для парня и – Кен вздохнул – изогнутые. Шея, руки – обычные: в меру длинные, в меру мускулистые… Сложение атлетическое (спасибо футболу!) – но и только. Плечи, талия, голени – жилистые. Правда, координация хорошая – но что такого сексуального в хорошей координации? Несмотря на это, Кен искренне гордился своими порывистыми движениями, в глубине души надеясь, что манерой двигаться напоминает зверя.
«Ага, – вздохнул он, глядя в жалобно пялящиеся из зеркала глаза, – олененка…»
В нем не было ничего необычного. Совсем ничего. Сотни тысяч таких Кенов ходят по улицам Токио, в то время как Айя… Он вздохнул. Айя был только один.
Кен неуверенно дотронулся до отражения на серебристой амальгаме: как сильно он хотел его стереть! То, что смотрело на него оттуда – эту жалкую посредственность, стереть, смешав краски как на палитре и превратив ее в кого-то другого – необычного и удивительного, яркого и взрывоопасного, мимо которого не пройдешь, которого просто нельзя не заметить, который будет достоин Айи… Кен отвел глаза от зеркала и расстроено опустился на бортик ванной, баюкая голову усталыми руками.
Ему до сих пор не верилось, что они с Айей вместе. Что Айя такой … такой… Кен махнул рукой, отчаявшись подобрать достойное слово. Что Айя обратил внимание на него.
Печальная улыбка тронула губы. Они и вместе-то были именно из-за Айи. Сам Кен оказался для этого слишком робким, слишком неуверенным – хоть Ран и заворожил его практически с первой минуты: прекрасный Ашура*, возникший из тьмы, чтобы забрать его жизнь – но удовлетворившийся сердцем.
«Я убью их всех! Твоих родных и близких, сестер и братьев – всех, кто дорог тебе, каждого, кто знает о твоем существовании. Я убью их всех!»**
Кен мечтательно ухмыльнулся: вот только скажите, что это не самое романтичное признание в любви!
Любовь… Почему-то именно после знакомства с Раном Хидака, жизнь которого была бедна привязанностями, но зачастую горчила предательством, вдруг задумался о любви. Дальше мыслей дело, правда, не пошло: в свои девятнадцать с небольшим Кен имел до смешного смутное представление о предмете. Разумеется, его случай не был полностью безнадежным. Проведя большую часть своей жизни в приюте – пусть даже и католическом, Кен был достаточно хорошо осведомлен о том, откуда берутся дети и венерические заболевания. Однако эти знания касались секса, и уж никак не отношений – а именно в этом вопросе Хидака плавал по верхам: полууличное воспитание не сочетается с романтикой.
Айя нравился ему – и нравился сильно, хотя Кен никогда не решался выразить симпатию чем-то большим, чем кружка горячего шоколада или миска попкорна с маслом к высокоинтеллектуальному фильму, которые Айя иногда позволял себе посмотреть. Впрочем, ранний Стэнли Кубрик плохо сочетается с кукурузой…
Кену казалось, не стоит даже пытаться. Столько препятствий, столько барьеров, столько разнообразных «против»…
Он убийца – и Айя тоже.
Он парень – и Айя тоже.
А если этого не достаточно… Он обычный, а Айя – Айя.
И все же, сколько бы Кен не твердил себе, что это абсолютно зря, думать о Ране он так и не перестал. Каждый раз при взгляде на Айю Хидаку охватывало странное томление, но что оно означало, тем более – что с ним делать, Кен совершенно терялся. В этом состояла еще одна и, пожалуй что, самая главная трудность: физический аспект отношений приводил его в замешательство. Секс? Поцелуи? Зачем?!
Католические догмы, которые в них годами вбивали в приюте, предписывали хранить целомудрие до освященного церковью брака, ибо тело человеческое есть храм, в котором обитает дух Господень. Отдавая должное официальной доктрине, сам Кен себя однако храмом не чувствовал. Тело виделось ему как некий полифункциональный механизм, главной задачей которого всегда оставалось выживание. Остальные менялись в зависимости от жизненных обстоятельств. Защищать себя, защищать других, играть в футбол, гораздо позже – убивать и заботиться …
С таким утилитарным подходом стоило ли удивляться тому, что гормональный взрыв, которого с таким испугом и нетерпением ожидает любой мальчишка, прошел незаметно – и можно сказать – практически мимо? Старшие ребята прятали под матрасом порнографические журналы, подглядывали в девчачьих раздевалках – после чего надолго уединялись в душе. А Кен стоял средь стонущих в кабинках одногодок и, судорожно сжимая в руках бутылку шампуня, всерьез не понимал: зачем?
С логикой у Хидаки всегда было несколько туго: обычно Кен предпочитал действовать, а не думать. Сколько он себя помнил, вокруг всегда хватало людей, принимавших решения за него. Отец, отдавший его в приют, настоятельница и воспитатели, футбольный тренер, говоривший как, когда, что и с кем ему делать, и, конечно же, Казе.
Несколько поцелуев, полученных в темной кладовке от старшеклассницы, решившей потренироваться на безотказном малыше с доверчивыми глазами Бэмби, Хидаку не впечатлили. Слишком слюнявые и отдающие креветками. Морепродукты ему, конечно, нравились – но есть их Кен предпочитал с тарелки.
Другие всегда говорили про секс. Секс, поцелуи, прикосновения. Кен, выросший на Святом Писании, решил, что секс должен быть истинным чудом. Не обязательно библейского масштаба, но все-таки чудом – раз уж вокруг все им так одержимы.
Его первый сексуальный опыт оказался куда как далек от чудесного. Не было ничего волшебного, ни захватывающего, ни замечательного. Невероятное – да, было: позор. Знаменательное событие настигло Хидаку в возрасте семнадцати лет, после чего попало в отдел мозга, помеченный красным мигающим грифом «НЕ ОТКРЫВАТЬ».
В плане инициативы происходящее здорово смахивало на ситуацию с поцелуями. Поспорив с подругами, что все-таки затянет в койку «того недотрогу с удивительными глазами», девица банально взяла его «на слабо». Отказаться от предложения – на глазах у однокурсников, прекрасно слышавших каждое слово, было просто немыслимо. Кену было интересно, любопытно и… не хватило духу. Он выдавил «да» прежде, чем сообразил, что у него открыт рот.
Сам опыт напоминал оживший кошмар. Затемненная комната с рядом коек, из которой ради оказии выгнали остальных обитательниц, тусклый ночник у изголовья кровати, девушка, полуприкрытая простынью и уже давно раздетая, бросающая на него нетерпеливые и вместе с тем оценивающие взгляды… Пересохшее горло, сбивающееся дыхание, непослушные пальцы и повлажневшие с перепугу ладони, носки – он никак не мог сообразить – снимать их или все же оставить... И дикий истерический смех партнерши, увидевшей его длинное – до колен – полосатое белье, выдаваемое в приюте. Упакованный в блестящую фольгу квадратик презерватива едва не довел его до истерики. Окончательного позора Хидаке удалость избежать лишь потому, что в семнадцать лет потенция неуязвима как таковая. Девица осталась довольна, а Кен… Вернувшись в комнату после «события», он два часа всерьез раздумывал, а не принять ли ему постриг. Больше Хидаку на подвиги не тянуло – стоило только вспомнить, через что довелось пройти.
Потом он ушел в футбол, и даже появись желание – со временем для секса стало туго. Разумеется, его не обходили вниманием: еще бы, один из самых молодых игроков за всю истории футбольной лиги! Однако желания завязать интрижку – пусть даже эпизодическую – у Кена не возникало. Фанаток он избегал: они казались слишком хищными, такие способны сорвать с тебя одежду и изнасиловать прямо на воротах под ликующие крики «Оле!» Избыточная энергия, словно молния в громоотвод, благополучно заземлялась сквозь изнуряющие тренировки.
Вайсс и, в частности, знакомство с Кудо воскрешению усопших идеалов не поспособствовали. Кен, запуганный сексуальной активностью блондина, долгое время старался не оставаться с ним наедине в закрытых помещениях, в глубине души считая Йодзи откровенным мазохистом. А как еще можно назвать человека, который занимается этим каждую ночь – добровольно, без принуждения да еще утверждает, что получил удовольствие?!
В общем и целом, Хидака зашел в тупик. Айя ему нравился, и сделать с ним Кену что-то все же хотелось. Но что? Вот тут он недоумевал.
Что собой представляют полноценные, так сказать, правильные отношения – и уж тем более, как их строить, Сибиряк не представлял себе совершенно. Наверняка он знал только одно: отношения бывают – или (согласно Йодзи) их имеют.
«Ну да, имеют, – фыркнул Кен, вспоминая. – Позвольте Кудо опошлить прекрасное…»
Если верить редким просмотренным в детстве аниме, неотъемлемым компонентом любых отношений являлись плюшевые медвежата, домашняя выпечка и самодельные шарфы. Представить Фудзимию в обнимку с мишкой, связанным собственноручно Кеном – или того лучше, вяжущим пресловутого мишку ему? Такое не могло привидеться с пьяных глаз даже Кудо.
Кен был не в состоянии разобраться в себе. А посему он вздыхал и просто смотрел. Проблему решил Ран, который не просто сделал первый шаг – но одолел весь путь за двоих. Не было ухаживаний, ни прелюдии, ни хождения вокруг да около. Просто во время ужина Ран скучным голосом, в котором Хидаке теперь постоянно мерещилась сексуальность, сообщил Кудо, привычно облапившему футболиста в дразнящие объятия, что ему лучше убрать руки от ЕГО Кена – если блондин не желает осваивать размножение почкованием. После чего спокойно встал и, поблагодарив Оми за пищу, столь же спокойно удалился, позволив остальным переваривать еду и перспективы.
От удивления Йодзи едва не проглотил сигарету. Кен же, смущенный и недоумевающий, отправился в душ, пытаясь сообразить: то ли Айя пошутил (Айя – ПОШУТИЛ!), то ли у него начались слуховые галлюцинации. Сам Ран считал, что десять минут – вполне достаточно, чтобы Хидака успел свыкнуться с мыслью о своей принадлежности.
Промывая короткие волосы, Кен успел прийти к печальному выводу, что Айя, очевидно, все-таки шутил. Или шутил, или хотел уберечь от Йодзи – как и полагается защитнику невинных. Хидака заалел: вряд ли разрабатывая свой боевой лозунг, Персия вкладывал в слово «невинный» тот смысл, который сейчас в нем привиделся Кену.
Внезапно дверь распахнулась – и на пороге возник Ран.
– Айя, что ты здесь?.. – Кен поперхнулся фразой и протестующе помотал головой: Ран – в душе, что это за нафиг?
– Хн, – хищно ухмыльнувшись, Фудзимия обласкал его пристальным взглядом – и начал стаскивать с себя одежду.
– Айя?! – до Кена вдруг дошло, что он целиком, полностью и абсолютно голый. Он голый и… Ран осторожно шагнул через бортик. И не только он один… Вжавшись в стену, Хидака отчаянно замахал руками, не зная, что прикрывать в первую очередь: то ли глаза, то ли срам. Тот факт, что у него имеются не только две руки, но и веки, Кен почему-то выпустил из виду.
– А-а-а-а… – выговорить «Айя» он так и не смог: словно в пресловутых трех соснах – голос безнадежно затерялся в гортани.
Ран что-то неопределенно хмыкнул. Кен вздохнул и попытался еще раз:
– Ра-ан? – ну что же, он почти не заикался.
– Хн-н-н?
Кен осторожно приоткрыл один глаз и, стараясь смотреть прямо перед собой, ну, в крайнем случае, вверх – и упаси Боже ниже! – смерил Фудзимию подозрительным взглядом. Будь это не Айя, а кто-то другой – и Кен бы решил, что над ним издеваются.
Теплое дыхание нежно щекотало переносицу, и мысли, и так не слишком толковые, превратились в окончательно бессвязные.
«Господи, что он здесь делает? Теперь-то уж точно не от Кудо спасает – раз Йодзи отсутствует… Может… – в животе вспорхнула пугливая стайка бабочек. – Может ли быть, что он тоже – меня?..»
Собрав воедино остатки храбрости, Кен заставил себя посмотреть в фиолетовые глаза.
– Ран, что ты здесь делаешь?
Ответный взгляд Фудзимии был полон снисходительной нежности:
– Глупый Кен.
+комменты
Ник: Saviri
Бета-ридинг: Verlis
Жанр: Humour/Romance
Рейтинг: R (уж больно буква хорошая!)
Пейринг: Айя (Ран) Фудзимия /Кен Хидака, Йодзи Кудо / Оми Цукиено.
Аксиомы к теореме:
• действие происходит после первого сезона аниме;
• Санрюдзин (Эсцет) мертвы, но Айя-чан все еще в коме (скажите спасибо, что вообще не убила – просто кошмарно раздражает!);
• Вайсс по-прежнему живут в «Koneko»;
• Шварц находятся на вольных хлебах – со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Размер: «простынь».
Предупреждение: Сопли, слезы, ООС. Чрезвычайно тупые гэги и куча проходных персонажей. Ах да, еще флафф – куда ж без него…
Краткая аннотация: Прошло два года совместной жизни – и лодка любви разбилась об острые камни быта. Что делать: вычерпывать воду или бодро идти ко дну? И что выберет Кен – зная, что Айя активно дырявит днище?..
Фанфик закончен.
Отказ от прав (Disclaimer): не мое! А что, похоже?
Проект Weiss принадлежит господину Коясу и иже с ним. Я не владею ничем и прибыли, соответственно, не извлекаю. Сюжетная линия позаимствована из «Летучей мыши» (либретто Эрдмана и Вольпина плюс исправления Дреера для экранизации) – хотя осталось от нее до печального мало…
От автора: фик написан в подарок для Натаниэля – в благодарность и за заслуги: он первый человек (не считая моей беты), который признался, что да, он-таки читал мои фики! Кроме этого, он умеет заставить работать, конструктивно критиковать и – самое главное – восхитительно писать. В общем, спасибо тебе огромное!
Если я не ошибаюсь, ты ненавидишь, когда Кудо называют «Йодзи». Мои соболезнования… А еще ты, кажется, не любишь резкие переходы (см. «Йодзи»)…
Разрешение на размещение: получено.
читать дальшеЛюбить – это, прежде всего, отдавать.
Любить – значит, чувства свои как реку,
С весенней щедростью расплескать
На радость близкому человеку.
…Любить – значит, страстно вести бои
За верность и словом, и каждым взглядом,
Чтоб были сердца до конца свои
И в горе, и в радости вечно рядом.
… Любить – это видеть любой предмет,
Чувствуя рядом родную душу:
Вот книга – читал он ее или нет?
Груша… А как ему эта груша?
… Любовь – не сплошной фейерверк страстей.
Любовь – это верные в жизни руки,
Она не страшиться ни черных дней,
Ни обольщений и ни разлуки.
Любить – значит истину защищать,
Даже восстав против всей вселенной.
Любить – это в горе уметь прощать
Все, кроме подлости и измены.
… И к черту жалкие рассужденья,
что чувства уйдут как в песок вода.
Временны только лишь увлеченья.
Любовь же, как солнце, живет всегда!
Э. Асадов
Кен не дышал.
«Господи, Господи, Господи! Господи, пожалуйста!.. Лишь бы он не… лишь бы только он не…»
Бледное изящное тело неуверенно пошевелилось.
«Господи, Господи, Господи!»
Тонкие нежные веки нехотя дрогнули – раз, затем другой.
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
Смахнув с лица непослушную красную прядь, настойчиво щекотавшую чувствительную кожу, Ран недовольно сморщил нос, перевернулся на спину – и засопел.
«… не проснулся».
Кен с облегчением привалился к стене, желая только одного: дышать! Втягивая воздух медленными скупыми глотками, он прилежно постарался не думать о том, что сейчас, вероятно, здорово походит на скаковую лошадь, забредшую на ипподром в безумной надежде поесть халявного овса, вот только вместо этого пришлось бежать забег за целое стойло…
Не шуметь, напомнил он себе, с трудом удерживаясь от того, чтобы, махнув рукой на конспирацию, пить воздух, пока не заноет в груди.
«Если Ран не хочет проснуться в компании трупа – ему следует спать крепче, – подумалось мрачно. – Еще одного раза я уже не выдержу…»
Легкие выразили полное согласие с утверждением, попытавшись вылезти через горло. Оно и неудивительно – он отказывал им в кислороде целых… Кен осторожно покосился на будильник: сколько?!
«Иду на рекорд», – решил Хидака в редком приступе самоуважения.
«А то как же, – откликнулось сознание, – мирового идиотизма…»
Печально вздохнув, Кен отлепился от стены и осторожно приблизился к кровати.
«Какого черта ты творишь? – возмутилось сознание. – Уходи отсюда немедленно!»
«Уже ухожу», – кивнул он согласно, приблизившись к постели еще на один крошечный шажок.
Нет, что ему нужно уйти, Кен, естественно, понимал. Понимал, что утро уже позднее и, несмотря на бессонную ночь, Айя совсем скоро проснется. И если, проснувшись, он застанет в своей спальне Кена… Задумываться о такой возможности Хидаке не хотелось.
А значит, следовало уйти – тут же и тотчас! Следовало – но… Кен медлил. Ран был таким красивым! Красивым особенной неповторимой красотой, которая практически не встречается в жизни – зато часто упоминается в исторических хрониках: в конце концов, из-за нее когда-то в древности сражались народы.
Длинные волосы, костром пылающие среди белых льняных простыней – так хочется коснуться шелковистых прядей, чтобы проверить – не жгутся ли… Кожа, прозрачная и бархатистая, бледная – словно лепестки кувшинок, купающихся в лунном свете, безупречная – словно свежевыпавший снег. Такой Ран и есть – снег и пламя, стужа и жар, с легкостью способный и разжечь, и заморозить…
«Вот как сейчас», – отметил он грустно, чувствуя, как пересыхает во рту – стоило Айе перевернуться на живот, потянув на себя легкую ткань постельного белья. Кен прикусил губу: кому как не ему было знать – спал Айя исключительно нагишом.
Хидака тяжело вздохнул: черт бы побрал эти простыни! Послушный мысленной команде, спящий изменил положение – и белье, до того благопристойно укрывавшее его до затылка, скользнуло вниз. Пройдясь голодными глазами по сильной шее и скульптурному развороту плечей, Кен едва удержался, чтобы собственноручно не содрать с Рана проклятый лен – по мнению Хидаки, тот двигался чересчур, он бы даже сказал, инквизиторски медленно. Простынь поползла быстрее, мстительно явив изнывающему Сибиряку бледно-розовые соски… мускулистый пресс… плоский живот с темной впадиной пупка…
Хидака застонал.
«Ой-е-е!..»
Кен жалко клацнул зубами, тихо взвыв, когда судорожно сжатые челюсти прихватили язык. Теперь Ран просто не мог не проснуться.
Зажав рот ладонью, Хидака плюхнулся на пол, в какой уже – за последние полчаса – раз возопив «Господи!». Лихорадочно перебирая детские воспоминания о проведенных при католической школе годах, он попытался выудить из разрозненных кусков религиозных текстов наиболее подходящий к случаю. В голову почему-то настойчиво лезло «Упокой». Кен скрипнул зубами, размышляя, можно ли покрыть пробелы в теоретической части за счет избыточного энтузиазма.
«Господи, – взмолился он, так и не придя к однозначному выводу. – Прошу тебя, сотвори чудо! Ты говорил: блаженны убогие… Сейчас как раз этот случай! Ведь если Ран встанет и обнаружит меня под кроватью...»
Господь действительно всеблагой и всемилостив: Фудзимия не проснулся – только свесил с кровати длинную стройную ногу.
Хидака судорожно вздохнул: изящная щиколотка маячила прямо перед носом. Ноги у Рана были красивые – с пропорциональными икрами, нежно очерченными ступнями и милыми пальчиками. Кен мимоходом порадовался, что так и не успел убрать руку со рта: как пить дать, стонал бы – меж тем, провоцировать небеса не хотелось.
Не найдя в себе достаточно храбрости, чтобы подняться с пола, к дверям решил ползти по-пластунски. К счастью, любовь Рана к чистоте избавляла от необходимости огибать препятствия и предметы. Паркет в его комнате был безупречным: здесь можно было не только передвигаться – но и с чистой совестью есть. Окажись Хидака у себя, наверняка не преодолел бы и метра, намертво увязнув в желе еще в начале дистанции.
Выскользнув в коридор осторожным ужом, Кен мягко закрыл дверь и, дрожа от облегчения, осел на ковер: пронесло!
«Ну да – на этот раз», – отметил едко внутренний голос.
«Знаю», – согласился он недовольно.
«Но ты же не думаешь, что так будет вечно? Даже ты не настолько глуп…»
«Это я тоже знаю», – вздохнул Кен.
«Ты должен это прекратить!»
Хидака беспомощно закрыл глаза:
«Как?» – поинтересовался он без энтузиазма.
«Будь решительным, настойчивым – твердым, в конце концов! Скажи ему все!»
«Твердым», – повторил он грустно.
«Тьфу», – распознав сексуальную неудовлетворенность, голос с безнадегой махнул рукой.
«Ага», – согласился Кен. Воспитательные беседы с собой он вел уже какую неделю. Его альтер-эго выступало как Цицерон – упрашивая, уговаривая, угрожая:
«Ты должен поговорить с ним! Заставь его! Черт, заставь хотя бы себя!..»
И Кен, и голос знали одинаково хорошо: это – безнадежно.
Прижавшись разгоряченным лбом к двери, Хидака с отчаяньем смотрел на темные доски. Крепкая, мореного дуба, а за ней – Айя, прекрасный, словно принцесса из сказки: так хочется войти и разбудить поцелуем. Не прятаться на полу среди тапочек, не рассматривать украдкой, проникая по утрам, словно вор – а войти и взять то, что принадлежит ему по праву! Вот только принадлежит ли?
Кен печально вздохнул: к этому времени они с Айей встречались уже два года.
«И что я только делаю, Господи!» – Кен стоял перед зеркалом и, высунув язык, пытался оценить нанесенный ущерб. Видимых повреждений не наблюдалось: язык был как язык – в меру длинный, в меру острый, розовый… Осторожно пошевелив кончиком и с радостью констатировав: не болит!, Кен радостно хмыкнул. Хорошо, что на нем все заживает как на собаке – иначе к этому времени язык бы страшно распух и просто не помещался во рту. В конце концов, в комнату Рана он проникал не впервые, так что травмировал его уже не единожды. В общем, пришел он к выводу, абсолютно обычный язык – как и сам Кен абсолютно обычный парень.
Опершись руками об умывальник, Хидака внимательно изучал свое отражение. Растрепанная темно-коричневая шевелюра с мелькавшими то тут, то там белесыми прядями. Рваная косая челка падает на глаза – совершенно обычные карие глаза, которые даже при максимуме поэтичных потуг иначе как «цвета кофе» не назовешь. Нос курносый и слегка вздернутый, словно у дворового задаваки – спасибо хоть не картошкой или чем похуже. Кожа смуглая и, в общем-то, типичная для азиата – разве что оттенок не желтоватый, а золотистый от загара. Рот … Кен недовольно скривился: какой-то уж слишком нежно очерченный, темно-розовый – почти… девчачий. Капризно выпяченный подбородок, щеки – немного впалые: в последнее время он не слишком хорошо спит. Хидака вздохнул: да и ест не так чтоб… Ресницы… слишком уж длинные для парня и – Кен вздохнул – изогнутые. Шея, руки – обычные: в меру длинные, в меру мускулистые… Сложение атлетическое (спасибо футболу!) – но и только. Плечи, талия, голени – жилистые. Правда, координация хорошая – но что такого сексуального в хорошей координации? Несмотря на это, Кен искренне гордился своими порывистыми движениями, в глубине души надеясь, что манерой двигаться напоминает зверя.
«Ага, – вздохнул он, глядя в жалобно пялящиеся из зеркала глаза, – олененка…»
В нем не было ничего необычного. Совсем ничего. Сотни тысяч таких Кенов ходят по улицам Токио, в то время как Айя… Он вздохнул. Айя был только один.
Кен неуверенно дотронулся до отражения на серебристой амальгаме: как сильно он хотел его стереть! То, что смотрело на него оттуда – эту жалкую посредственность, стереть, смешав краски как на палитре и превратив ее в кого-то другого – необычного и удивительного, яркого и взрывоопасного, мимо которого не пройдешь, которого просто нельзя не заметить, который будет достоин Айи… Кен отвел глаза от зеркала и расстроено опустился на бортик ванной, баюкая голову усталыми руками.
Ему до сих пор не верилось, что они с Айей вместе. Что Айя такой … такой… Кен махнул рукой, отчаявшись подобрать достойное слово. Что Айя обратил внимание на него.
Печальная улыбка тронула губы. Они и вместе-то были именно из-за Айи. Сам Кен оказался для этого слишком робким, слишком неуверенным – хоть Ран и заворожил его практически с первой минуты: прекрасный Ашура*, возникший из тьмы, чтобы забрать его жизнь – но удовлетворившийся сердцем.
«Я убью их всех! Твоих родных и близких, сестер и братьев – всех, кто дорог тебе, каждого, кто знает о твоем существовании. Я убью их всех!»**
Кен мечтательно ухмыльнулся: вот только скажите, что это не самое романтичное признание в любви!
Любовь… Почему-то именно после знакомства с Раном Хидака, жизнь которого была бедна привязанностями, но зачастую горчила предательством, вдруг задумался о любви. Дальше мыслей дело, правда, не пошло: в свои девятнадцать с небольшим Кен имел до смешного смутное представление о предмете. Разумеется, его случай не был полностью безнадежным. Проведя большую часть своей жизни в приюте – пусть даже и католическом, Кен был достаточно хорошо осведомлен о том, откуда берутся дети и венерические заболевания. Однако эти знания касались секса, и уж никак не отношений – а именно в этом вопросе Хидака плавал по верхам: полууличное воспитание не сочетается с романтикой.
Айя нравился ему – и нравился сильно, хотя Кен никогда не решался выразить симпатию чем-то большим, чем кружка горячего шоколада или миска попкорна с маслом к высокоинтеллектуальному фильму, которые Айя иногда позволял себе посмотреть. Впрочем, ранний Стэнли Кубрик плохо сочетается с кукурузой…
Кену казалось, не стоит даже пытаться. Столько препятствий, столько барьеров, столько разнообразных «против»…
Он убийца – и Айя тоже.
Он парень – и Айя тоже.
А если этого не достаточно… Он обычный, а Айя – Айя.
И все же, сколько бы Кен не твердил себе, что это абсолютно зря, думать о Ране он так и не перестал. Каждый раз при взгляде на Айю Хидаку охватывало странное томление, но что оно означало, тем более – что с ним делать, Кен совершенно терялся. В этом состояла еще одна и, пожалуй что, самая главная трудность: физический аспект отношений приводил его в замешательство. Секс? Поцелуи? Зачем?!
Католические догмы, которые в них годами вбивали в приюте, предписывали хранить целомудрие до освященного церковью брака, ибо тело человеческое есть храм, в котором обитает дух Господень. Отдавая должное официальной доктрине, сам Кен себя однако храмом не чувствовал. Тело виделось ему как некий полифункциональный механизм, главной задачей которого всегда оставалось выживание. Остальные менялись в зависимости от жизненных обстоятельств. Защищать себя, защищать других, играть в футбол, гораздо позже – убивать и заботиться …
С таким утилитарным подходом стоило ли удивляться тому, что гормональный взрыв, которого с таким испугом и нетерпением ожидает любой мальчишка, прошел незаметно – и можно сказать – практически мимо? Старшие ребята прятали под матрасом порнографические журналы, подглядывали в девчачьих раздевалках – после чего надолго уединялись в душе. А Кен стоял средь стонущих в кабинках одногодок и, судорожно сжимая в руках бутылку шампуня, всерьез не понимал: зачем?
С логикой у Хидаки всегда было несколько туго: обычно Кен предпочитал действовать, а не думать. Сколько он себя помнил, вокруг всегда хватало людей, принимавших решения за него. Отец, отдавший его в приют, настоятельница и воспитатели, футбольный тренер, говоривший как, когда, что и с кем ему делать, и, конечно же, Казе.
Несколько поцелуев, полученных в темной кладовке от старшеклассницы, решившей потренироваться на безотказном малыше с доверчивыми глазами Бэмби, Хидаку не впечатлили. Слишком слюнявые и отдающие креветками. Морепродукты ему, конечно, нравились – но есть их Кен предпочитал с тарелки.
Другие всегда говорили про секс. Секс, поцелуи, прикосновения. Кен, выросший на Святом Писании, решил, что секс должен быть истинным чудом. Не обязательно библейского масштаба, но все-таки чудом – раз уж вокруг все им так одержимы.
Его первый сексуальный опыт оказался куда как далек от чудесного. Не было ничего волшебного, ни захватывающего, ни замечательного. Невероятное – да, было: позор. Знаменательное событие настигло Хидаку в возрасте семнадцати лет, после чего попало в отдел мозга, помеченный красным мигающим грифом «НЕ ОТКРЫВАТЬ».
В плане инициативы происходящее здорово смахивало на ситуацию с поцелуями. Поспорив с подругами, что все-таки затянет в койку «того недотрогу с удивительными глазами», девица банально взяла его «на слабо». Отказаться от предложения – на глазах у однокурсников, прекрасно слышавших каждое слово, было просто немыслимо. Кену было интересно, любопытно и… не хватило духу. Он выдавил «да» прежде, чем сообразил, что у него открыт рот.
Сам опыт напоминал оживший кошмар. Затемненная комната с рядом коек, из которой ради оказии выгнали остальных обитательниц, тусклый ночник у изголовья кровати, девушка, полуприкрытая простынью и уже давно раздетая, бросающая на него нетерпеливые и вместе с тем оценивающие взгляды… Пересохшее горло, сбивающееся дыхание, непослушные пальцы и повлажневшие с перепугу ладони, носки – он никак не мог сообразить – снимать их или все же оставить... И дикий истерический смех партнерши, увидевшей его длинное – до колен – полосатое белье, выдаваемое в приюте. Упакованный в блестящую фольгу квадратик презерватива едва не довел его до истерики. Окончательного позора Хидаке удалость избежать лишь потому, что в семнадцать лет потенция неуязвима как таковая. Девица осталась довольна, а Кен… Вернувшись в комнату после «события», он два часа всерьез раздумывал, а не принять ли ему постриг. Больше Хидаку на подвиги не тянуло – стоило только вспомнить, через что довелось пройти.
Потом он ушел в футбол, и даже появись желание – со временем для секса стало туго. Разумеется, его не обходили вниманием: еще бы, один из самых молодых игроков за всю истории футбольной лиги! Однако желания завязать интрижку – пусть даже эпизодическую – у Кена не возникало. Фанаток он избегал: они казались слишком хищными, такие способны сорвать с тебя одежду и изнасиловать прямо на воротах под ликующие крики «Оле!» Избыточная энергия, словно молния в громоотвод, благополучно заземлялась сквозь изнуряющие тренировки.
Вайсс и, в частности, знакомство с Кудо воскрешению усопших идеалов не поспособствовали. Кен, запуганный сексуальной активностью блондина, долгое время старался не оставаться с ним наедине в закрытых помещениях, в глубине души считая Йодзи откровенным мазохистом. А как еще можно назвать человека, который занимается этим каждую ночь – добровольно, без принуждения да еще утверждает, что получил удовольствие?!
В общем и целом, Хидака зашел в тупик. Айя ему нравился, и сделать с ним Кену что-то все же хотелось. Но что? Вот тут он недоумевал.
Что собой представляют полноценные, так сказать, правильные отношения – и уж тем более, как их строить, Сибиряк не представлял себе совершенно. Наверняка он знал только одно: отношения бывают – или (согласно Йодзи) их имеют.
«Ну да, имеют, – фыркнул Кен, вспоминая. – Позвольте Кудо опошлить прекрасное…»
Если верить редким просмотренным в детстве аниме, неотъемлемым компонентом любых отношений являлись плюшевые медвежата, домашняя выпечка и самодельные шарфы. Представить Фудзимию в обнимку с мишкой, связанным собственноручно Кеном – или того лучше, вяжущим пресловутого мишку ему? Такое не могло привидеться с пьяных глаз даже Кудо.
Кен был не в состоянии разобраться в себе. А посему он вздыхал и просто смотрел. Проблему решил Ран, который не просто сделал первый шаг – но одолел весь путь за двоих. Не было ухаживаний, ни прелюдии, ни хождения вокруг да около. Просто во время ужина Ран скучным голосом, в котором Хидаке теперь постоянно мерещилась сексуальность, сообщил Кудо, привычно облапившему футболиста в дразнящие объятия, что ему лучше убрать руки от ЕГО Кена – если блондин не желает осваивать размножение почкованием. После чего спокойно встал и, поблагодарив Оми за пищу, столь же спокойно удалился, позволив остальным переваривать еду и перспективы.
От удивления Йодзи едва не проглотил сигарету. Кен же, смущенный и недоумевающий, отправился в душ, пытаясь сообразить: то ли Айя пошутил (Айя – ПОШУТИЛ!), то ли у него начались слуховые галлюцинации. Сам Ран считал, что десять минут – вполне достаточно, чтобы Хидака успел свыкнуться с мыслью о своей принадлежности.
Промывая короткие волосы, Кен успел прийти к печальному выводу, что Айя, очевидно, все-таки шутил. Или шутил, или хотел уберечь от Йодзи – как и полагается защитнику невинных. Хидака заалел: вряд ли разрабатывая свой боевой лозунг, Персия вкладывал в слово «невинный» тот смысл, который сейчас в нем привиделся Кену.
Внезапно дверь распахнулась – и на пороге возник Ран.
– Айя, что ты здесь?.. – Кен поперхнулся фразой и протестующе помотал головой: Ран – в душе, что это за нафиг?
– Хн, – хищно ухмыльнувшись, Фудзимия обласкал его пристальным взглядом – и начал стаскивать с себя одежду.
– Айя?! – до Кена вдруг дошло, что он целиком, полностью и абсолютно голый. Он голый и… Ран осторожно шагнул через бортик. И не только он один… Вжавшись в стену, Хидака отчаянно замахал руками, не зная, что прикрывать в первую очередь: то ли глаза, то ли срам. Тот факт, что у него имеются не только две руки, но и веки, Кен почему-то выпустил из виду.
– А-а-а-а… – выговорить «Айя» он так и не смог: словно в пресловутых трех соснах – голос безнадежно затерялся в гортани.
Ран что-то неопределенно хмыкнул. Кен вздохнул и попытался еще раз:
– Ра-ан? – ну что же, он почти не заикался.
– Хн-н-н?
Кен осторожно приоткрыл один глаз и, стараясь смотреть прямо перед собой, ну, в крайнем случае, вверх – и упаси Боже ниже! – смерил Фудзимию подозрительным взглядом. Будь это не Айя, а кто-то другой – и Кен бы решил, что над ним издеваются.
Теплое дыхание нежно щекотало переносицу, и мысли, и так не слишком толковые, превратились в окончательно бессвязные.
«Господи, что он здесь делает? Теперь-то уж точно не от Кудо спасает – раз Йодзи отсутствует… Может… – в животе вспорхнула пугливая стайка бабочек. – Может ли быть, что он тоже – меня?..»
Собрав воедино остатки храбрости, Кен заставил себя посмотреть в фиолетовые глаза.
– Ран, что ты здесь делаешь?
Ответный взгляд Фудзимии был полон снисходительной нежности:
– Глупый Кен.
+комменты
-
-
24.11.2008 в 19:38Продолжение:
С чувством хорошо выполненного долга Хидака подергал замок и выглянул в окно. Хмурое – под стать настроению – небо затягивали мрачные тучи.
«Хоть бы гроза», – подумал Кен мстительно, припоминая про открытый верх автомобиля Кудо. А впрочем, позлорадствовать он еще успеет. Сначала нужно найти Оми – перехватить мальца прежде, чем тот уйдет делать этот дурацкий, подвернувшийся так некстати проект. Проворно взбежав по ступеням к комнате Бомбейца, Кен громко постучал и вошел внутрь, не дожидаясь ответа:
– Омитчи, нужно, чтобы ты…
Подскочив от неожиданности, Цукиено что-то перепугано пискнул и поспешно запрятал за спину бумажку, которую мгновение назад рассматривал с открытым упоением:
– Кен-кун, ты что здесь…
Хидака сощурил глаза – и угрожающе осклабился.
– Ты что-то хотел?… – продолжил Оми нервно. – Потому что я…
– Торопишься, – подсказал брюнет едко. – Торопишься клеить макет. А, может, не только макет…
Внезапно схватив Цукиено за руку, Кен живым волчком крутанул его вокруг собственной оси и выхватил из ослабевших пальцев бумажный квадратик. Хидака видел подобный всего лишь однажды, да и тогда это длилось секунды – но даже этого хватило, чтобы изображение намертво врезалось в память. Слишком уж хорошо ему запомнилось все, что происходило сегодня.
Бомбеец было запротестовал, но натолкнувшись на взбешенный взгляд Сибиряка, испуганно попятился и машинально зашарил по столу в поисках дротика.
– Нэ, Омитчи! – присвистнул брюнет, с издевкой помахав бумагой. – Графиня де Трефор, ну кто б подумал… Для старших классов она малость старовата, однако не мне судить человека, стремящегося к образованию. Теперь я понимаю, почему ты не хотел, чтоб я тебе чего-нибудь купил. Клей у графини, наверное, свой, да и бумага найдется. Я, правда, грешным делом думал, что на званых вечерах принято заниматься чем-то… менее академическим, что ли, чем изготовление макетов, но кто этих аристократов разберет! А уж тем более гайдзинов…
– Кен-кун, – голубые глаза Цукиено неуверенно забегали. – Я все сейчас объясню – ты только отдай…
– Объяснишь? – Хидака благодушно улыбнулся. Так добрый, уезжающий надолго дядюшка улыбается любимым племянникам. Заметив эту улыбку, Цукиено посерел.
– Кен-кун, – пробормотал он слабо.
– Вы договорились встретиться там? – поинтересовался Сибиряк холодно.
Оми выдохнул что-то невразумительное.
«Очевидно, я действительно страшен», – отметил брюнет отстраненно.
– Встретиться? – наконец-таки сумел выдавить Цукиено. – Я не понимаю… Встретиться – с кем?
– Оми… – от тона Хидаки веяло могильным холодом.
– Кен-кун! Ты знаешь, что насилие – не выход!
Взвесив приглашение в руке, Кен смерил товарища задумчивым взглядом, после чего изрек:
– Допустим, знаю.
Облегчение, разлившиеся по лицу Оми, было столь неприкрытым, что Сибиряк невольно сам себя зауважал. Вот только сейчас было не слишком подходящее время для самолюбования.
– Ран и Йодзи, – напомнил он веско. – Где именно вы договорились встретиться?
Бомбеец открыл рот и вытаращил глаза:
– Т-ты знаешь? Ты… Кен-кун… ты, Айя-кун…
– А ты? – спросил Хидака тихо. – Как долго знаешь ты?
– Кен…
– Оми! Как. Долго?
После неловкой паузы.
– Уже почти полгода…
В голубых глазах парнишки появилось неприкрытое сочувствие. Он потянулся к Кену – предлагая то ли защиту, то ли утешение.
«Полгода, – повторил Хидака, сатанея. – Все знают – и скрывают. Ну как же – берегут. Такая забота….»
– Только не надо меня жалеть! – рявкнул он. Оми испуганно отпрянул назад. – Не надо меня жалеть, – произнес Кен уже тише.
Цукиено поспешно закивал. Во взгляде, брошенном на правую руку Хидаки, плескался неподдельный ужас. Только сейчас до Сибиряка вдруг дошло, что он успел угрожающе скрючить пальцы.
– Господи, Оми, перестань от меня шарахаться. Я ничего тебе не сделаю. Не тебе.
Бомбеец кивнул, после чего вскинул голову и обеспокоено осведомился:
– Йодзи?
– Ему тоже, – вздохнул Кен устало. – Ну?
Оми неловко приблизился к товарищу и осторожно коснулся его плеча:
– Кен-кун, – произнес он мягко. – Я правда…
– Оми, где?
– Они не знают, – пробормотал тот тихо, отводя глаза.
– Что?! – несмотря на смертельную усталость, Сибиряк почувствовал удивление. – Ты хочешь мне сказать, что это совпадение?!
– Нет, я… – Цукиено нервно прикусил губу. – Я просто…
– Оми! – прорычал Хидака, теряя терпение.
– О, Господи! – всплеснул руками Бомбеец. – Я просто хотел увидеть Йодзи! Это что, преступление?!
– Увидеть?! – Кен потер глаза, отчаянно чувствуя, что он чего-то не понимает. – Да ты же видишь Кудо каждый день – глаза б мои на него не смотрели!
Цукиено потупился и нежно заалел.
– О-о-о! – Хидака осел на ковер прямо там, где стоял. – О…
Осторожно выудив из ослабевших пальцев приглашение и критически осмотрев, Омитчи сдул с бумаги несуществующие пылинки и бережно опустил ее на столешницу.
Кен между тем отчаянно мотал головой.
– Кен-кун, с тобой вообще все в порядке?
– Как? – спросил Хидака слабо. – Когда?
– Ну, я… – Оми смущенно поковырял носком ботинком коврик. – Собственно, уже давно…
«Девушка, – всплыло вдруг в памяти. – А я-то думал, у него есть девушка. Черт, я надеялся, что у него есть девушка!»
Отчаянно хотелось выпить. Выпить – и застрелиться.
– Йодзи-кун, – Оми почувствовал необходимость оправдаться. – Он никогда не обращает на меня внимания. Так, как мне бы хотелось, – Цукиено зарделся и посмотрел на Кена с тоскливым выражением лица. – Вокруг него всегда вертятся женщины и … Я подумал, что, может, если в незнакомой обстановке – он наконец-то обратит внимание. Заметит меня… Хотя бы раз. Один-единственный шанс – это все, что мне нужно!
– Оми, – Кен помассировал затылок, отметив про себя, что утром он действительно был прав, и дерьмо в его жизни прибывает просто катастрофически. – Даже на мой взгляд твоя идея лишена какой-либо логики. Кудо – натурал стопроцентный, и парни – пусть даже женоподобные – его интересуют мало. Женщин старше восемнадцати на этом сходняке будет как грязи. И даже если Йодзи не устроит ни одна, я сильно сомневаюсь, что с такого горя он начнет кидаться на тебя. Скорее станет уделять внимание спиртному. Так что шансов у тебя никаких.
На лице Цукиено появилось привычное для него упрямо-сердитое выражение, и у Хидаки зачесались руки – так сильно захотелось врезать.
«Какого черта Оми это делает? – подумалось Хидаке с раздражением. Уж Кен-то мог порассказать, как это тошнотворно больно – любить человека, который не любит тебя. Которому ты безразличен. Которого приходится делить с другими, черт, да какой там делить – всего лишь подбирать куски, объедки, которые тебе бросают в благодушном настроении. А Йодзи – это вам не Айя. Уж этот и скрывать-то ничего не станет. Ни скрывать, ни благопристойность поддерживать – даже видимость…
Выражение лица Цукиено из упрямого превратилось в решительное. Сродни решимости, с какой летят на пламя бесцветные ночные мотыльки – желающие прикоснуться к полыхающему огню и обжечься. И ничего-то после них не остается. Только удушливый запах гари и опавшая с крыльев пыльца.
– Кен-кун…
– О, Господи, – взорвался Кен. – Да делай ты, что хочешь!
– Правда? – не поверил Цукиено.
– Естественно. Почему нет? Вы все только это и делаете, – огрызнулся Хидака сердито.
– Кен-кун?..
-
-
24.11.2008 в 19:40«Что ты с ним сделал, Айя-кун?»
Бросая косые взгляды на далекого и крайне непривычного Хидаку, Оми не мог не задаться сравнением, что если опьяненный кровью Сибиряк внушал страх, то спокойный, полный рационально-рассудочной ярости Кен был просто ужасающ. Ужасающ и невменяем. Некстати пришло в голову, что у Хидаки с Фарфарелло могло оказаться куда больше общего, чем трепетное отношение к католицизму.
В этот момент Кен тяжело вздохнул, тряхнул волосами – и снова стал похожим на себя. Громкого, кричащего, слегка суетливого, неуверенного и, вместе с тем доброжелательного, заботливого – в общем, в привычного Хидаку. Вот только смертельно уставшего, слабого и немного больного:
– Оми.
Цукиено улыбнулся, старательно не подавая виду, что готов пуститься в пляс от облегчения. Такого Кена он знал. Знал, любил и мог общаться, не опасаясь за свою безопасность.
Вот только тот, кошмарный никуда не исчез. Остался, затаился и нырнул куда-то вглубь, утащив с собой смертельную ауру и убийственный блеск черных глаз. Спрятался до поры до времени за дружелюбным фасадом – третья ипостась Кена Хидаки – готовый вернуться в любую минуту, возникни такая необходимость или желание. И это следовало хорошенько помнить. Но кто бы думал, что их Сибиряк мог быть таким?
Кен брезгливо подцепил приглашение пальцем:
– Что это вообще за фигня?
– Хм? – замечательная возможность сменить тему и отвлечься от тревожащих мыслей. – Де Лаланн? Ну-у… Она довольно богата. Известна – по крайней мере, среди европейцев. Тридцать два – тридцать три. Вдова – уже четыре года. С тех пор официально скорбит, без остановки катаясь по миру. Вообще-то ее вечеринки – довольно большое событие: пробиться на них практически невозможно. Понятия не имею, как Йодзи удалось заполучить приглашения. Хотя… – подросток мечтательно улыбнулся. – Это ведь Йо-тан…
В голосе Цукиено звучало неприкрытое обожание.
«Господи, – подумалось Кену тоскливо. – И почему я раньше ничего не замечал? Никто из нас не замечал?!»
Хидака вздохнул. А кому было замечать? Сам он увлеченно разгребал проблемы. Айя ударился в блуд. А Йодзи … Кен скрипнул зубами. Если кто и мог заподозрить неладное, то, разумеется, Балинез. Однако тому было проще не видеть – вот он и не замечал. Свое благополучие блондин всегда котировал превыше…
– Ага, – брюнет в упор уставился на Цукиено. – Это ведь Йодзи…
– Кен-кун! – Бомбеец гордо вздернул нос. В блюдцеобразных глазах без труда читалось: «Ну, давай, скажи мне – чего ты там хочешь сказать!»
Хидака криво ухмыльнулся:
– Ни за что! Ты уже вырос из коротких штанишек – пусть даже продолжаешь их носить… Ладно, – Кен мудро решил, что беспокоиться о новых проблемах он станет после того, как окончательно разберется со старыми. – Просто отксерь мне это чертово приглашение – или чего ты там с ними делаешь.
– Ммм… – голос Омитчи звучал немного виновато. – Видишь ли, Кен-кун, такое дело… Они лимитированные и номерные.
– То есть? – не понял Сибиряк.
– Я говорил, что эти вечеринки популярны? Ну вот… Чтобы отсечь нежелательных посетителей, печатается определенное количество карточек – каждая под личным номером. Это как с лотерейными билетами, – пояснил Цукиено доходчиво. – Подделать или скопировать невозможно.
– Подожди-ка, – вскинулся Кен. – Если подделать приглашение и впрямь нереально, то как же ты… Я думал, ты скопировал свое у Йодзи. Но если это невозможно… ОМИТЧИ, откуда у тебя это чертово приглашение?!
Казалось, Цукиено вот-вот провалится под землю:
– Мхмхмх…
– Оми, – Кен пристально сверлил замявшегося парнишку глазами. – Откуда?
– Ну, я собственно... Это ведь не так уж важно, чем я занимаюсь в свое личное время…
– ОМИ!
– О, Господи! Подумаешь, поспит денек-другой – здоровый сон еще никому не вредил!
– ЧЕГО?! – брюнет почувствовал, как, убыстряя ход, завертелись в голове разномастные шестеренки.
– Кен-кун, ты вообще хорошо себя чувствуешь? – Оми ненавязчиво тянул на себя уголок приглашения. – Может, тебе прилечь? Выпить успокоительного. Или снотворного. А завтра утром, в солнечном свете все будет выглядеть гораздо лучше.
– Оми! – прорычал Сибиряк, чувствуя, как начинает биться вена на виске. Попытался было ухватить Бомбейца за шкирку, но тот ловко уклонился и, загородившись прикроватным столиком, с упреком взглянул на товарища. – Кен-кун, ты обещал, что ничего мне не сделаешь!
– Оми. Сегодня у меня был очень тяжелый день, – проинформировал Хидака с чувством. – Продолжишь в том же духе, и я наглядно продемонстрирую, насколько тяжелый. Итак?
– Ну, – голубые глаза воровато забегали. – Просто когда я увидел свой шанс...
Кен поднял руку вверх:
– Опустим подробности. Я не желаю знать, что именно ты там вообразил себе про Кудо.
– В общем, я немного порылся в системе, – Цукиено застенчиво улыбнулся, – просмотрел список приглашенных. Ну, дальше просто...
– Ага, – кивнул Хидака, способный без особого труда додумать остальное. Действительно, чего уж проще. Когда ты открываешь дверь и видишь перед собой такое вот чудо – в коротких шортиках, с перепуганными глазами, сжимающее в руках декоративную корзину незабудок – подвоха в общем-то не ожидаешь. Хочется ласково засюсюкать, взъерошить светлую макушку и поискать каких-то конфет – неосторожно подставляя спину...
Кен укоризненно покачал головой. Цукиено глядел на старшего со столь невинным видом, что приходилось изо всех сил бороться с неуместным порывом всмотреться в воздух над светловолосой головой – не светиться ли, часом, нимб.
«Ангелочек, твою м-мать…»
Как-то некстати подумалось, что раз уж осторожный в общем-то Бомбеец зашел так далеко, то очевидно его здорово зацепило. А это значит, что Кудо ожидает невероятно неприятный сюрприз. Хидака расплылся в довольной ухмылке:
«Ну что же, аллилуйя!»
– Адресат-то хоть жив?
– Кен-кун, ты меня обижаешь.
– Значит, – подытожил Сибиряк, возвращаясь к насущному. – Приглашение на одно лицо – и только одно…
Окончание фразы тяжело повисло в воздухе.
Голубые глаза Бомбейца неверяще расширились:
– Ты не посмеешь!..
– Ой ли? – выражение лица Хидаки было спокойным и немного насмешливым. Такой Кен Оми абсолютно не нравился. Ни манипулировать, ни тем более упросить его, вот такого, не получалось. Разве что попробовать отнять это чертово приглашение, ради которого Оми пошел на такие жертвы.
– Ну попробуй, – согласился брюнет, словно сумев прочитать его мысли. Некоторое время они внимательно смотрели друг на друга: голубые глаза – в стремительно темнеющие карие.
Затем Цукиено внезапно рванулся вперед. Отдернув руку, Кен спрятал приглашение за спину и широко, по-волчьи осклабился. Медленно, словно примериваясь, они кружили в молчаливой драке, ожидая, кто же не выдержит первым – и нападет. Нападет, откроется, подставится под удар.
Во взгляде Бомбейца застыло отчаянье: черт, мне просто необходимо туда попасть! Однако бесстрастное спокойствие, горевшее в гагатовых глазах Хидаки, мгновенно гасило любую решимость.
«Черт! – провыл парнишка мысленно. – Я не хочу с ним драться!»
Но отступиться – сейчас? Сдаться – после того, через что пришлось пройти, чтобы заполучить это чертово приглашение?! Оставить все на полпути и скомкать план, который – если только удастся – приведет к тому, о чем Оми упрямо мечтает не один уже год подряд?! Невозможно! Немыслимо!
«Я не хочу с ним драться», – повторил Цукиено с отчаяньем. Помнится, раньше Фудзимия часто сетовал на то, что Кен, горячая голова, часто действует не подумав. Привычка, в общем-то, довольно вредная – но как же некстати Сибиряк решил от нее избавиться!
Посоветовав себе сосредоточиться на стычке, Оми подобрался для очередной попытки. На этот раз, вместо того, чтобы бросаться на Кена, он попытался хитро провести подсечку. Однако тот лишь взмыл в прыжке с ленивой грацией огромного кота, после чего изящно приземлился на ноги – и, блокировав рукой нацеленный в скулу удар, ехидно ухмыльнулся, оттолкнув противника в сторону. Бомбеец тяжело ударился о стену и некоторое время тупо таращился на товарища.
«Черт, он только что меня – того…»
Тяжело сглотнув – неужели Кен его сейчас действительно ударил?! – Цукиено снова встал в стойку:
– А время, знаешь ли, идет, – напомнил он брюнету нервно.
Кен безразлично пожал плечами.
– Я не отступлю! – произнес Оми в отчаяньи.
Хидака только вздохнул.
– Может, как-нибудь решим дело миром? – предложил Бомбеец нерешительно.
«Иначе плакали тогда мои планы…»
– И рад бы, но… Не вижу как, – протянул Сибиряк с сожалением.
Брюнет не притворялся – действительно жалел.
«Разумеется, жалеет – это ведь Кен. Несмотря на пугающие перемены, это все еще Кен. И он конечно же жалеет – Хидака просто не умеет по-другому».
Боевой запал Цукиено стремительно таял. В конце концов, Сибиряк имел такое же право пойти на этот чертов раут, как и Оми. Разумеется, Бомбеец не хотел – и не собирался! – сдаваться, ни в коем случае, нет! Но то, что он желал себе счастливой личной жизни, вовсе не означало, что ему не хочется помочь товарищу!
– А если я найду другой способ протащить тебя внутрь? – кажется, ему только что пришла в голову отличная идея.
– Ткнешь дротиком в кого-нибудь еще? – усмехнулся брюнет.
– Ты понимаешь, что приглашение – это лишь половина проблемы?
– Хм? – Кен недоуменно сморщил брови.
«Ага! – возликовал Оми. – Теперь главное – развить успех! И заинтересовать Сибиряка – чтобы как минимум выслушал».
– Это ведь не просто раут – маскарад. Тебе еще нужна одежда. А в мою, – напомнил парнишка злорадно, – ты просто не влезешь.
– И? – Кен выжидающе смотрел на Цукиено.
Лицо Омитчи приобрело плутоватое выражение:
– Положись на меня.
Ответная улыбка Хидаки вышла кривоватой, однако не менее хитрой.
-
-
24.11.2008 в 19:41«Возможно, – подумал брюнет отстраненно, – желал узнать, с кем именно ему придется бороться за Йодзи. Бедный Кудо, веселится – и знать не знает, что его уже давным-давно обложили».
Кен поднял в воздух чашку и цинично отсалютовал своему отражению в оконном стекле: ну что ж, пускай начнется травля! На это будет так забавно посмотреть. Забавно, да…
Оми торчал наверху. Готовился. К чему, Кен так и не понял.
Интересно, когда им наконец удалось прийти к взаимопониманию, кто именно из двоих испытал большее облегчение? Оми или он сам? По правде говоря, чего б там не творилось с его жизнью, конфронтаций с Цукиено Кену хотелось меньше всего. Так или иначе, до эксцесса не дошло. Они помирились – и Оми вновь превратился в мелкое и чрезвычайно надоедливое существо, способное до смерти удушить своей навязчивой заботой. Кен ухмыльнулся: как же сильно он благодарен Омитчи! Несмотря на полное отсутствие аппетита, Бомбеец умудрился впихнуть в товарища несколько бутербродов, мотивируя это тем, что «нэ, Кен-кун, ты ведь не хочешь, чтобы во время слежки за Айей тебя выдало голодное урчание живота?».
Хидака ухмыльнулся и вновь уставился на листы.
Дождь все никак не прекращался, но это не беспокоило. Кен любил дождь – тот плакал вместо него, когда он сам был уже не способен на слезы. Холодные капли – если стоять под ними достаточно долго – смывали грехи, заботы и невидимую кровь, которую Хидака в душе тщился с себя оттереть. Когда-то он хотел гулять в дождь с Раном…
К черту! Кен гневно смял листы и некоторое время тупо таращился на скомканную бумагу. Попытался было расправить, но вскорости махнул на бесполезное занятие рукой – и, откинувшись на спинку стула, стал греть руки о теплую керамику чашки.
–Айя, – пробормотал он задумчиво. – Айя…
Интересно, что будет, когда он увидит Рана – там, с другими? Когда заметит, как соблазнительно улыбаются эти лживые тонкие губы, когда их владелец склоняется над дамской ручкой в поцелуе?
«Бака, я всегда о тебе думаю».
Вот уж действительно – бака.
Омитчи не хотел, чтобы он шел туда. Долго пытался отговорить, спорил, настаивал, убеждал.
– Кен-кун, я не уверен, что тебе действительно стоит… Те вещи, что ты можешь там увидеть – я не хочу, чтобы тебе было больно… опять.
А он ответил взглядом, в котором читалось: пойдет – даже если все закончится плохо. А впрочем, закончиться иначе не может.
В конечном итоге, Йодзи оказался прав. Кен ненавидел предательство. Предательство и предателей.
Наручные часы услужливо сообщали: к началу они уже опоздали – пока еще минут на десять. Кен поднял голову, с сомнением взглянул на потолок, после чего пожал плечами: кажется, сборы Оми затягивались. Из спальни Цукиено выставил его сразу же, заявив: ему нужно готовиться.
– Твою мать, к чему можно готовиться так долго? – размышлял Хидака вслух. – Завещание, разве что писать… А хотя чего там завещать – разве что шорты и дротики…
Сам факт опоздания брюнета не беспокоил. В конец концов, являться на такие мероприятия вовремя просто не принято. А ведь им еще предстоит затеряться в толпе…
«Ой, ради Бога, – съязвило сознание. – Себе хоть не лги! Ты же просто боишься! Трусливо оттягиваешь момент, когда тебе придется увидеть Фудзимию».
«Ага, – кивнул Хидака невесело. – Жалкий я. Вернее, был жалким. Но после сегодня – не буду. Я знаю, в чем моя слабость – и уничтожу ее, даже если придется вырезать с сердцем. Вот только чьим? – усмехнулся он криво. – Моим? Его?»
«Бака, – констатировал внутренний голос. – А ты уверен, что у него оно есть?»
«Вот и посмотрим», – откликнулся брюнет.
Топот, прорвавшийся сквозь шум стихавшего дождя, прервал его невеселые размышления. Приблизившись к «Конеко», шаги замедлились, затихли – после чего неизвестный кто-то отчаянно забарабанил в дверь.
– Что? – Кен выпрямился на стуле и, опустив ноги на пол, с недоумением уставился на дверь. – Кого там еще принесло – в такую-то пору?! Черт, неужели Мэнкс? Если да, то она чертовски не вовремя!
При мысли, что за дверью, под дождем и вправду секретарша Персии, Хидака заскрипел зубами. Черт, черт, черт! Это ж надо! Наверняка, заставит их с Бомбейцем мчаться черт знает куда…
«Не открывать!» – мелькнула в голове запоздалая мысль.
Словно почувствовав неладное, за дверью истошно заголосили:
– Кен-чан!
Хидака протяжно застонал и несколько раз стукнулся головой о конторку. Вот вам и могучий мститель Кен…
– Точно не открывать!
«Господи, пожалуйста, пусть он уйдет! – взмолился Сибиряк. – Куда-нибудь. Куда угодно – лишь бы только оставил в покое! Господи, я что, так много прошу?!»
– Кен!
Очевидно, да.
– Кен-чан, открой, я знаю, что ты здесь!
«Черт, откуда?! – едва не завыл Сибиряк. – По запаху, что ли, выследил?!»
– Кен-чан! Ке-ен! Кен-ча-а-а-а-а-а…
– Кен-кун! – завернутый в толстый банный халат, Оми с неудовольствием перегнулся через перила, пытаясь одновременно рассмотреть, чем вызван переполох – и убрать с лица пушистые светлые волосы. – Кто там кричит? Что происходит?!
– Арата приперся! – простонал брюнет. – Вот только его мне сейчас не хватало!
Оми сердито нахмурился и задумчиво пожевал губу:
– Открой дверь и спровадь его побыстрее.
– Ага, открой! – огрызнулся Кен. – Стоит только этому гаду просочиться внутрь, и я уже от него не избавлюсь!
– Кен! Кен-чан! Спаси меня!
– Спаси? – передернулся Оми. – Что значит «спаси»? Да что там происходит?! На него что же, кто-то напал?
– Было бы здорово, – протянул Хидака мечтательно.
– Кен! – Цукиено возмущенно закатил глаза. – Чего ты стоишь?! Пойди и спаси его, в самом-то деле…
– Что ж я, – возмутился брюнет. – Сам себе враг?!
– Тогда взгляни на это с другой стороны, – посоветовал ехидный Бомбеец. – Если Арату убьют на нашем крыльце, соседи тут же заявят в полицию – и мы до утра не вылезем из проблем.
Кен глухо зарычал:
– Я с самого начала говорил, что от него одни лишь неприятности!
Он быстрым шагом направился к двери, бормоча под нос раздраженное: «Черт, ну до чего же грабитель пошел бестолковый! Отволокли бы в переулок по-тихому…»
Дверь в магазин сотрясалась под ударами и истовым: «Кен-чан, открой!»
«Что-то долго они его убивают!» – нахмурился Сибиряк, рывком распахивая дверь, в которую тут же влетели холодные брызги и абсолютно мокрый Арата, мгновенно кинувшийся ему на шею с радостным воплем «Кен-чан!».
– Пусти! – Кен тщетно отбивался от вцепившегося клещом Кобаяси. –П-пусти, кому говорят! Грабители…
– Грабители? – вскинулся тот. – Кен-Кен, не бойся, я сумею тебя защитить! Я прикрою тебя грудью!
Кое-как оторвав от себя надоедливую жертву неудачного покушения, Хидака вышел на крыльцо и внимательно огляделся. За исключением ободранных дворовых кошек, жавшихся к дверям рыбного магазинчика по соседству, улица была совершенно пуста. Ни тебе грабителей, ни насильников, ни даже обывателей под намокшими от дождя полосатыми зонтами.
Сообразив, что никакого нападения на Арату не было и в помине, Хидака с ненавистью уставился на незадачливого поклонника, пожиравшего его голодным взглядом.
– Ты! – брюнет обвиняюще ткнул в поклонника пальцем. – Если тебя никто не трогал, какого черта ты орал «Спасите»?!
«Сказал бы, что тактический маневр, – подумал Кен с невольным уважением. – Не будь он столь законченным кретином…»
– Я умирал! – воскликнул Кобаяси пылко, изо всех сил пытаясь прижаться к Хидаке промокшим насквозь длинным телом.
– Место! – удерживая страдальца на расстоянии вытянутой руки, Кен окинул его критическим взглядом. Умирающим тот определенно не выглядел.
– От чего это?! – поинтересовался брюнет недоверчиво, подозревая очередную извращенную выходку.
– Я погибал без твоей любви! – откликнулся Арата с готовностью.
-
-
24.11.2008 в 19:42– Выметайся!
– Кен-чан! – Арата укоризненно покачал головой. – Ты не можешь меня прогнать! В дождь, в бурю, в ненастье! – немного подумав, он добавил. – В катаклизм!
Левый глаз Хидаки конвульсивно дернулся.
– Считаю до трех… – предупредил он угрожающим тоном. – Раз…
– Даже если ты меня прогонишь, я все равно никуда не уйду, – проинформировал Арата гордо.
– Не мои проблемы. Два…
Театральным жестом, списанным не иначе как с подмостков второсортного театра, Кобаяси прижал кисть ко лбу и, бросив на брюнета изучающий взгляд: проняло? – пафосным тоном продолжил:
– Я буду взывать к тебе наперекор безжалостной стихии, пока мои пламенные мольбы не тронут холодное сердце…
– Ага, – Кен ненавязчиво подталкивал поклонника к выходу. – Смотри – не охрипни, взывая…
У самого выхода Арата по-кошачьи вывернулся из-под удерживающей руки и жарко задышал Хидаке в лицо:
– Не думаю, что твоим соседям это понравится.
Кен застыл словно вкопанный:
– Ах ты, мелкий…. Это шантаж! – прошипел он с яростью.
В ответ Арата безмятежно пожал плечами:
– Что я могу сказать? Моя любовь к тебе выше низменных оскорблений.
– И элементарной порядочности.
– Ага, – кивнул тот согласно. – Это тоже.
Кен с сомнением покосился на Кобаяси. Лицо Араты было столь невинным, что не оставалось ни малейших сомнений: будет орать до рассвета – даже если и вправду охрипнет.
– Черт с тобой! – прорычал Сибиряк. – Оставайся.
– Кен-чан! – Арата ловко пришпилил брюнета к прилавку. – Я знал, что ты меня любишь…
– Ага, – проскрипел зубами Кен, – д-до смерти…
Что делать с прилипчивым поклонником, Хидака не представлял себе совершенно. Робкая надежда, что тот тихонечко обсохнет в уголке, после чего столь же тихонько уберется восвояси, оставив Кена в покое, скончалась, так и не окрепнув.
– Кен-чан! Где я могу раздеться?
– Ч-ч-что? Какого черта ты удумал раздеваться?!
Арата закатил глаза, после чего демонстративно развел руки в стороны:
– Ну, Кен-ча-ан… я же абсолютно мокрый… Ты только посмотри. Или нет, вот, лучше пощупай!
Несмотря на то, что данное предложение в общем-то подразумевало инициативу со стороны Хидаки, Кобаяси многозначительно потер ладонями, не оставляя ни малейших сомнений, кто и кого именно собирается щупать.
– Руки убери, – разозлился Кен. – Не собираюсь я никого щупать.
«И себя не дам», – подумал он, благоразумно отступив назад на несколько шагов.
Отдавая Арате должное, в чем-то он конечно был прав: накапало с него немилосердно. «Еще немного, – сообразил Хидака, скривившись, – и этот идиот замочит все полы. А Айя ненавидит беспорядок…»
Кен глухо зарычал: Айя, Айя! К черту Айю – и его предпочтения. Мало-помалу у Хидаки крепло нехорошее предчувствие, что вскоре неверность Фудзимии станет одной из самых незначительных проблем в его жизни.
– Ладно, – вздохнул Сибиряк. – Стой здесь – и не шевелись, я что-нибудь придумаю…
Где найти сухую одежду для Кобаяси (мужчины в два раза крупнее, чем сам Кен), Хидака не знал. В свою одежду он мог Арату разве что забить.
«Черт, может, если оставить его в мокром, Арата наконец-то сдохнет?!» – подумалось раздраженно.
«Ага, – кивнул согласно внутренний голос. – Как минимум, через месяц, да и то – сдыхать он приползет к тебе. А потом еще в виде призрака являться начнет, с этими идиотскими клятвами в вечной любви – с него станется…»
Отчаявшись, Кен запихнул Кобаяси в ванную и, проигнорировав просительное «Примем душ вместе?», отправился к Оми спросить на счет сменки.
– Заверни его в полотенце, – посоветовал практичный Цукиено. – В конце концов, они безразмерные.
– Ага, – вспомнив, какие полотенца у них там развешаны, Хидака покрылся холодным потом, страшась подумать, что может получиться из такой заботы.
Судя по тому, как сверкал зубами и голыми коленками выбиравшийся из ванной Кобаяси, ничего хотя бы отдаленно хорошего.
– Кен-чан, – промурлыкал Арата на ухо. – Мне холодно.
Брюнет закрыл глаза и принялся считать до десяти. Медленно. Очень медленно. Затем, слегка успокоившись, схватил надоеду за руку; втолкнув в спальню, подтащил к постели, рывком откинул плед и рявкнул:
– Лезь!
– Кен-чан! Ну, наконец-то! – Арата с довольной ухмылкой стал разматывать полотенце.
– Выгоню, – предупредил его Кен.
– Кен-чан! – всхлипнул тот. – Ты такой жесткий! – после непродолжительной паузы. – Но это мне нравится…
– Правда? – осведомился Хидака кисло, направляясь к двери. – Тогда я знаю, что приведет тебя в полный восторг.
– Кен-чан, ты куда? – Арата, уже успевший забраться под плед, чинно расправил клетчатые складки.
– Воззвать к абажуру.
Вернулся Сибиряк довольно быстро и, ткнув в поклонника бутылкой непочатого бурбона, мысленно порадовался оперативности, с которой Кудо пополнял свои запасы.
– Что это? – растерялся Арата.
– Виски. Пей.
– Зачем?
– Чтобы согреться.
– Но… – пробормотал Кобаяси разочарованно. – Я думал, ты согреешь меня силой своей любви.
– Боюсь испепелить, – огрызнулся Кен ядовито. – Пей.
– Может, какой-то стакан…
– Пей или выметайся.
Арата отважно глотнул – и закашлялся.
– Крепкий, – пожаловался он Хидаке.
– Слабак, – констатировал тот равнодушно.
– Что?! Да я…
Схватив бутылку за горлышко, поклонник в несколько судорожных глотков осушил ее до половины.
– А теперь? – пробормотал он, с трудом переводя дыхание.
– Молодец, – похвалил его Кен. – Пей еще.
– Я больше не хочу, – возмутился Арата вяло.
– Давай-давай, – ухмыльнулся Хидака. – За маму, за папу…
– За маму? – повторил Кобаяси растерянно. – Но! – он веско поднял палец вверх. – Мама не любит, когда я употребляю спиртное…
– А за меня? – чувствуя себя последним кретином, Кен попытался надуть губы и неловко похлопал ресницами.
Арата выронил бутылку. Виски щедрой струей окатило Хидаку и, хлынув на простынь, растеклось по ткани, перебивая терпкий аромат южных роз.
– Что это было? – Арата неуверенно присмотрелся к Сибиряку после чего протестующе помотал головой. – Кен-чан, тебе не кажется, что я немного того… Нетрезвый, что ли…
– Ни капли, – Кен подобрал бутылку и, перевернув ее донышком кверху, с сожалением констатировал, что таки да, действительно – ни капли, после чего со вздохом завинтил крышку и поставил емкость на прикроватный столик. Блестящий план напоить Арату до беспамятства провалился. Виски закончилось, и спиртного в доме больше не было.
– Кен-чан.. ик.. я… ик…
– Хм? – переспросил Хидака отстраненно, пытаясь сообразить, как будет выходить из ситуации, если пьяный поклонник окажется еще настойчивей, чем трезвый.
– Ты знаешь, мне наверное больше не наливать, – пробормотал Кобаяси абсолютно трезвым голосом, уставившись за спину Хидаки с выражением, близким к мистическому ужасу.
– Что? – Кен повернулся в заданном направлении и в изумлении разинул рот.
– Ну, как? – Оми несколько нервно оправил на себе одежду.
Брюнет беспомощно кивнул, затем покачал головой, после чего наконец сумел закрыть рот и недоверчиво протер глаза:
– Ущипните меня кто-нибудь, – попросил он слабым голосом.
Арата был более чем счастлив услужить. Неуверенно потянувшись к Хидаке, примерился – и крепко ухватил того за бедро. Кен взвыл и, растерев саднящую кожу, пронзил упавшего с блаженным видом на подушки Кобаяси сердитым взглядом.
– Значит, – пробормотал он, – это все же не сон. Кошмар!
В первую очередь внимание привлекало платье. Небесно-голубое, в цвет глаз, с высоким воротом, но при этом обнажающее плечи, невероятно тесное и – Кен с трудом сглотнул – такое короткое, что о подоле можно было говорить весьма условно. Несколько секунд Хидака тупо изучал стройные ножки с трогательными острыми коленками, после чего перевел взгляд на изящные темно-синие лодочки, которые, эффектно вытянув подъем, демонстрировал Цукиено. Длинные вечерние перчатки – такого же глубокого оттенка летней ночи, что и обувь. Глаза горят каким-то нехорошим блеском, пушистые светлые волосы рассыпаны по плечам, сквозь них вызывающе сверкают сапфировые серьги, в то время как маленький каплевидный кулон эффектно улегся в ямке между ключицами. Бомбеец надул тщательно подкрашенные губки и выжидающе уставился на Хидаку.
– Оми, – поинтересовался Кен осторожно, – ты же не выйдешь на улицу в таком виде?
– Что значит «не выйдешь»? – светлые бровки недоуменно сошлись на переносице. – Конечно же, выйду. Это часть плана.
– Плана? – несмотря на то, что вопрос он все-таки задал, Хидака был уверен стопроцентно, что ответ ему без надобности.
– Теперь Йодзи-кун меня точно заметит! – голубые глаза зажглись неподдельным энтузиазмом.
Кен раздраженно вздохнул и многозначительно потыкал пальцем в плоскую мальчишескую грудь – как раз на уровне сиротливо обвисших выточек.
– Не заметит? – голос Оми упал до расстроенного шепота.
– Оми, – предложил брюнет тактично. – Почему бы тебе не переодеться? Во что-нибудь более…
«Во что угодно».
– Я подожду тебя здесь, и мы сможем…
– Переодеться?! – в голосе Цукиено звучало такой ужас, словно Кен посоветовал ему вскрыть вены. – И это после того, как я убил кучу времени, лишь бы достичь такого результата?!
«Да уж, – согласился Хидака кисло. – За пять минут с собой такое не сотворишь…»
– Ни за что! – отрезал Бомбеец категорично. – Кроме того, у меня есть план.
– Сразу – нет! – ощетинился Кен.
– Да ладно тебе, Кен-кун, – попытался урезонить друга Цукиено. – Ты ведь даже не знаешь, что именно я имею в виду.
– И знать не хочу…
– Кен-кун, – Оми наградил товарища укоризненным взглядом. – Ты ведь не встанешь на пути у нашего счастья?
– И нашего, – Арата коварно облапил утратившего бдительность Хидаку и попытался подмять его под себя.
Кен вздохнул: в последнее время ему все чаще начинало казаться, что в ад он угодил еще при жизни.
-
-
24.11.2008 в 19:42«Сжальтесь – и пристрелите», – Кен с неловкостью разглядывал миловидную продавщицу, мысленно прокручивая в уме разговор, состоявшийся с Оми на сидении айиного Порше не далее пяти минут назад.
– Оми, нет!
– Кен-кун!
– Я сказал – нет! И даже не проси!
– Но…
– Даже не заикайся!
– Ну, пожалуйста!
– НЕТ!
– Но…
– НЕТ! НЕТ!! И ЕЩЕ РАЗ НЕТ!!!
– Но я же ничего не знаю о таких вещах!
– Ты хочешь сказать, я знаю?! – голос Хидаки сорвался на визг.
– Ну, – заметил Цукиено рассудительно, – в любом случае, побольше, чем я. Да и с фанатками в последнее время как-то много общаешься – о чем-то вы все-таки говорите…
– Не о таких же ВЕЩАХ!!!
- Кен-кун! Я не могу пойти туда сам! Ты представляешь себе, в какое положение меня это поставит?
– А ты представляешь, в какое положение это поставит МЕНЯ?!
– Кен-кун!
– Оми, нет!
«Я жалок, – подумал Кен с грустью. – Я удивительно жалок…»
– Так что вы хотели? – голос продавщицы оставался вежливым, однако в глазах уже давно плескалось недоумение. Хидака тяжело сглотнул.
– Я… – к щекам прилила жаркая волна. – Я-я-я…
– Хотели посмотреть белье? – предположила она с ободряющей улыбкой. – У нас есть потрясающие вещи. Вот, к примеру, взгляните на неглиже…
Девушка выложила на прилавок нечто – струящееся, черное и абсолютно бесстыдное.
– Нет! – Кен отчаянно замотал головой. – Не белье!
– Хм?
– Мне нужно… Я бы хотел… – Хидака снова вздохнул.
«Все, – констатировал он печально. – Конец. Пасть ниже я уже не сумею. Просто некуда…»
– Накладные груди, пожалуйста.
Продавщица смерила его удивленным взглядом, особо отметив трясущиеся руки и пылающее лицо, после чего уголки пухлогубого рта стали медленно загибаться вверх.
Кен чувствовал: еще чуть-чуть – и он забьется в истерике.
– Это не для меня, а для моего друга! – добавил Хидака поспешно.
– Ну да, конечно, – закивала девица согласно.
– И не надо на меня так смотреть! – завопил Сибиряк. – Это правда! Вон он, в машине сидит! – Хидака мотнул головой куда-то за спину. – Если не верите, сходите проверьте!
В глазах продавщицы возникло сомнение:
– Так, может вам того, лучше с девушкой попробовать? – предложила она.
– Пробовал уже, – ответил Кен на автомате.
– И что? – во взгляде девушки плескался неподдельный интерес. – Не понравилось?
– Господи, да это тут причем?! – брюнет воздел руки горе. – Я не собираюсь перед вами… Черт! – прорычал он. – Вы можете просто завернуть мне эти чертовы груди?!
– Да пожалуйста, – продавщица обиженно поджала губы. – Вам какие?
Кен измученно посмотрел на нее.
– А у меня что, еще и выбор есть?
– Естественно! Вы какой размер хотите для… вашего друга? – пауза перед последним словосочетанием сочилась ядом.
– Самый большой, – решил Сибиряк без раздумий.
– Шестой подойдет?
– Шестой? – не сообразил Хидака. – Шестой, это как?
– Такой, как у меня, – продавщица стала медленно расстегивать блузку.
– Такой как?.. – Кен пискнул и поспешно зажмурился.
– Ну так что, – уточнила девица. – Берете?
– Да! – взвыл Сибиряк, в который уже раз за сегодня почувствовав, что ему становится нехорошо.
«Даже если это будет коровье вымя – лишь бы убраться отсюда подальше и побыстрей!»
Бредя к автомобилю, брюнет невесело размышлял о том, что в жизни началась довольно странная полоса: в последнее время окружающие норовили то ли раздеть его, то ли раздеться перед ним.
– Держи, – он раздраженно швырнул сверток Оми. – И больше никогда, никогда, никогда ни о чем меня не проси!
– Спасибо, Кен-кун!– ухмыльнулся Цукиено. – А где инструкция по эксплуатации?
– Ловчи как хочешь, – пробурчал Сибиряк сердито. – Но возвращаться я туда не собираюсь!
Бурча чего-то нечленораздельное, Оми извлек из упаковки груди, похожие на сдутые воздушные шарики, и попытался пристроить их под платье. Кен слушал доносящееся сбоку пыхтение и задумчиво рассматривал лобовое стекло. Курить хотелось неимоверно. Курить и выпить. Далее – по сценарию.
– Ну как? – поинтересовался Оми через четверть часа.
Хидака смерил его оценивающим взглядом:
– Конечно, я не специалист, но с точки зрения симметрии… В общем, левая сползла.
– Черт! – Цукиено заерзал и, запустив руки под платье, попытался поймать ускользающий силикон. – С ними столько мороки!
– Жертвы во имя любви, – заметил брюнет философски.
«А вскоре появятся и первые пострадавшие».
-
-
24.11.2008 в 19:42Бомбеец с сомнением изучал фасад старинного кирпичного особняка: такие обычно ожидаешь увидеть во Франции, где-нибудь в районе Saint Germain des Pres *******– но уж никак ни в центре современного Токио.
– Да?! – взвился Кен. – А кто виноват? Последние полтора часа я только и слышу «слишком толстый», «слишком тонкий», «слишком короткий», «слишком большое брюхо», «слишком пестрый»…
– Ну, знаешь ли, – огрызнулся Цукиено. – Для человека со стандартной внешностью для тебя невероятно трудно подобрать костюм.
Хидака не ответил – молча закипал.
«Черт! Черт! Черт! – брюнет со злостью стукнул кулаком по приборной доске. – Пока я здесь снаружи топчусь, уж этот ублюдок там времени не теряет! Наверняка успел кого-то подцепить и…»
– Кен-кун, смотри! – Оми возбужденно ухватил товарища за плечо и замахал куда-то в сторону тротуара, у которого как раз парковался элегантный спортивный автомобиль.
– А? – Хидака послушно уставился в указанном направлении. – Чего?
– Как раз то, что нужно! – зашипел Бомбеец с энтузиазмом.
– Правда?
Владелец автомобиля, худощавый молодой человек, осторожно выбрался на брусчатку и с кислым видом начал оправлять традиционное рэйфуку*******, артистично уложенные складки которого примялись после езды.
«Естественно, – вздохнул Хидака. – Самурай».
Однако в глубине души брюнет был рад, поскольку опасался, что с его удачей придется примерять унизительный костюм банана или чего-то в этом роде. Конечно, вряд ли представители высшего сословия предпочитают позорить себя подобным образом, но среди них всегда мог обнаружиться оригинал… К тому же, подумал Кен со вздохом, это европейцы – а чего хорошего можно ожидать от гайдзинов?
Костюм (по крайней мере на вид) был непритязательно темным и в меру свободным, чтоб не стеснять движений. В общем, Хидака был более чем доволен.
– Ну, и чего ты, интересно, ждешь? – поинтересовался едко Оми. – Он же сейчас уйдет!
– Что ж мне теперь, – огрызнулся брюнет, – посреди улицы на него нападать?! Вон, люди смотрят…
– Хорошо, – кивнул Цукиено. – Тогда давай так: я его отвлеку, заманю куда-нибудь, где потемнее – а ты подтянешься!
Согласиться с предложением или опровергнуть его Бомбеец не дал ни времени, ни возможности. Выбравшись из машины одним прыжком (благодаря которому подол, и так, в общем-то, короткий до неприличия, задрался еще выше, явив глазам публики кружевные подвязки), Цукиено, отчаянно вихляя на каблуках, рванул к незнакомцу, который к этому времени уже запирал автомобиль.
Наблюдавший за этим с отвисшей челюстью Хидака стукнул себя по лбу и зашипел:
– Черт!
Несмотря на эксклюзивный наряд Оми выглядел как проститутка, у которой выдался нерабочий день – вот она и готова на любые ухищрения, лишь бы поймать хоть одного клиента. Очевидно, потенциальная жертва подумала так же, поскольку облокотившись на капот, выставила руку вперед и прежде, чем Оми успел раскрыть рот, пренебрежительно бросила:
– Не заинтересован.
– Вы что же, – возмутился парнишка, – откажете в помощи девушке, попавшей в беду?!
– Хм?
Незнакомец окинул Цукиено внимательным взглядом, после чего ехидно заметил: – Откажу. Кстати, у вас грудь сползла.
– Какая?
– Левая.
– Что, правда? Черт! Ну ладно… – Бомбеец пожал плечами (отчего непослушная грудь сползла еще ниже) – и с силой выбросил ногу вперед, после чего ударил согнувшегося в три погибели самурая в челюсть. Бедняга захрипел и привалился к бортику машины. Подоспевший к этому времени Хидака завершил начатое другом и, пару раз приложив незадачливого гостя о злополучный бортик (для острастки!), подхватил беспамятное тело, открыл дверцу и загрузил его внутрь:
– Черт! Оми! – прошипел Сибиряк. – Мы ведь должны были не привлекать внимания!
Расстроено взвыв, Цукиено отчаянно замахал затянутой в перчатку рукой:
– Что? – не сообразил Хидака. – Рука? Ты повредил руку?
– Черт! Нет, кажется, я только что сломал ноготь…
Кен закатил глаза, но предпочел не комментировать.
– Ладно, – распорядился Оми бодро. – Давай, чего ты ждешь? Раздевай его скорее!
Побуждая к действию личным примером, Цукиено стал деловито развязывать пояс на хакама*********** обеспамятевшего самурая.
– Оми! – Кен, в свою очередь, потянулся к хаори. – Не мое это, конечно, дело, но почему ты начал с брюк?
– Тренируюсь, – пропыхтел Цукиено натужно. – Если Йодзи-кун не поведется на груди… Черт, теперь и правая сползла… у меня есть запасной план... – пробормотал парнишка сквозь зубы. – Черт! Ты прав, нужно было сначала эти чертовы дзори********** стащить!
«Запасной план, – повторил про себя Сибиряк. – Мне почти что жаль Кудо».
На лице Сибиряка расплылась кривая ухмылка:
«Ага. Вот именно, что – почти».
Через пять минут переодевание было завершено, а жертва – связана и упрятана в багажник. Хидака, добрая душа, даже укутал страдальца пледом, тщательно игнорируя едкий комментарий внутреннего голоса, твердившего, что после такого бедняга весь остаток жизни будет бояться закрытых тесных помещений.
– Ну что, Кен-кун? – невероятно довольный собой Цукиено просматривал приглашение. – Ты готов?
Оправив хакама, Хидака сделал несколько пробных шагов и, переместив ножны катаны чуть левее, спокойно кивнул. Решимость, пошатнувшаяся было во время последних перипетий, возвратилась.
– Да, – кивнул он, – готов.
«Айя, – промелькнуло в темноволосой голове. – Я хочу увидеть Айю. Я не готов – и вряд ли когда-нибудь буду, но… Я должен. Должен увидеть, как он меня предает».
– Тогда… – Оми ловко нацепил на нос темно-синюю усыпанную блестками полумаску. – Финальный штрих…
Кен смерил задумчивым взглядом бело-черную, расписанную кроваво-красным завитками демоническую маску театра «но»********** – и медленно ее одел.
«Я иду, – подумал он твердо. – Я иду».
-
-
25.11.2008 в 19:31Возбуждение, ностальгию, азарт и немного презрение.
Ран деликатно отхлебнул холодное шампанское и, спрятав улыбку за кромкой бокала, окинул присутствующих снисходительным взглядом. Даже сейчас, находясь в стороне от лихорадочного веселья, не участвуя в забавах, не присоединяясь ни к одной из групп, ведущих неспешные степенные разговоры, он до последней мелочи знал, что именно там происходит. Небрежное скольжение пальца по тонкому хрусталю, скупые отрывистые жесты, нарочитая расслабленность позы и столь же нарочито склоненная голова, пристальные изучающие взгляды (последние все чаще устремлены на него) – истолковать все это не составляло труда. Он слишком хорошо знал, как играть в эти игры – ведь в прошлом неоднократно играл в них сам.
В семнадцать лет по милости Такатори Ран потерял гораздо больше, чем семью – он потерял жизнь. Жизнь, для которой был рожден, к которой его готовили едва не с пеленок. Наследный принц «Фудзимия Инкорпорейтед», обреченный влачить жалкое полунищее существование, практически в одночасье лишенный своего королевства по милости чужих интриг. И все его знания, все рафинированные привычки, все навыки, приобретенные с таким трудом, вдруг оказались… ненужными. Все – кроме фехтования, декоративного и отмирающего в общем-то искусства, которое Ран изучал, уступив требовательным настояниям отца: «так подобает».
Конечно же, он не сломался.
Фудзимия был слишком сильной личностью, чтобы позволить себе согнуться, сколько бы ни пинала судьба. Однако Рану требовалось время. Время, чтобы принять произошедшее как данность, приспособиться, чтобы хоть как-то разгрести бардак, в который так внезапно превратилась его жизнь. И будь он честным с собой, признал бы: слишком много времени.
Айя…Конечно, он переживал за сестру, и все-таки… Все же…
Жизнь мало-помалу брала свое.
Сопротивляться ее сбивающему с ног течению очень трудно. Практически невозможно – когда тебе чуть больше двадцати, когда впереди расстилаются долгие непрожитые годы, когда каждый день до самых краев наполнен адреналином и кровью, а смерть, ходящая тут же, рядышком, буквально за волосок – от нетерпеливо дышит в затылок и грубо хватает за горло, заставляя почувствовать, что ты еще жив. Каждым ударом, который упоенно наносит катана, каждой каплей крови, без остановки струящейся из порезов, крови, которую проливаешь ты и проливают тебе, заявляет: ты жив. Кричит: ты жив! Насильно открывает глаза и заставляет увидеть: ты жив!!! Пока не поверишь.
Спустя три года после трагедии Ран наконец-таки сумел принять: он жив. И надо с этой жизнью что-то делать. То ли по натуре, то ли по воспитанию, Фудзимия был слишком рационалист – чтобы вот так, зазря истратить то, что у него имелось. Или это была обыкновенная скупость? Касающаяся не только денег, но и протекающих дней.
Вот тут-то Ран зашел в тупик. Жизнь жизнью, но как ее жить?
Пути, с которыми Фудзимия привык ассоциировать себя – бизнес, карьера, закулисные интриги, черт! любая мало-мальски публичная деятельность, стали для него недоступны. Способы самореализации свелись к нулю, а вот амбиции остались – и с каждым днем бурлили все сильнее, грозя сорвать крышку, а, может, даже разорвать сам чайник.
Разумеется, у него оставалась расплата. Воздаяние, миссии, игра в благородного мстителя. Однако каждый день на протяжении… скольких уже лет? Фудзимия зевнул: скучно.
Тем более что даже минимальное, порожденное опасностью возбуждение гасила необходимость работать под чьим-то началом. Выполнять чужие приказы Фудзимия не любил. Покорно, молчаливо следовать за кем-то? Пф-ф! Это было не его. Не то, чего так жаждал затаившийся глубоко внутри Ран, скрывавшийся до времени под кличкой «Айя».
Однако – безупречные губы сложились в улыбку, мгновенно приковавшую внимание идущей мимо дамы – он все-таки сумел подыскать себе нечто, по-прежнему казавшееся интересным и волнующим, что привлекало и не приедалось никогда, сколько бы времени не проходило. Вызов.
Родись Фудзимия в эпоху феодальной смуты, и он готов был биться об заклад, что объединял бы Японию под именем Токугавы ***********. Ведь это был бы вызов – вызов, который бросала судьба, который дарили способности и сложившиеся обстоятельства.
Рана манило непознанное. Непознанное, неизведанное, необычное, странное и чуждое – новые земли для завоеваний. Исследователь в нем органично сливался с захватчиком, однако и первый, и второй согласно выступали под единым знаменем – стягом вызова.
Сломить, завоевать и подчинить, заставить признать свое господство, отметить каленым тавром и, обозначив на карте под знаком «провинция», отправиться дальше, к новым свершениям – чтоб снова захватывать земли, покорять непобедимые вершины, разгадывать неизвестные тайны.
И первым по-настоящему серьезным трофеем стал Кен. Фудзимия не мог не улыбнуться вспоминая.
Veni, vedi, vici.
Пришел, увидел, победил.
Рядом с Хидакой Ран впервые понял, что значит ощущать себя Цезарем.
Кен. Кен-Кен. Кен-чан.
Разумеется, он просто не смог пройти мимо.
Кен, дрожащий, неуверенный в себе, боявшийся своей сексуальности – черт, какой там боявшийся! – не знающий толком, что эта самая сексуальность из себя представляет. Кен, воспитанный в традициях католической сдержанности, Кен, не доверяющий никому, Кен, не любивший прикосновений – и так удобно оказавшийся под самым носом. Хидака представлял собой сплошной ходячий вызов. Соблазнить, завоевать, приручить.
Конечно, в плане исследований особо не разгонишься – но в плане препятствий, которые следует взять… Хм-м…
Ран просто не смог пройти мимо чуда, которое зыркало на него огромными насмерть перепуганными глазищами, не зная собственно, чего оно хочет – и все же продолжавшего хотеть. Тогда Фудзимия решил, что он обязан захватить Хидаку, завоевать, сломить – короче, разделять и властвовать.
Теперь, оглядываясь в прошлое, он должен был признать: Кен оказался уникальным экземпляром. Такой… сладкий – дикий и ручной одновременно. Быть может, размышлял Фудзимия с усмешкой, презентовать ему ошейник? Чтоб никогда не забывал, кому принадлежит. Чтобы запомнил, чья он собственность…
Наивный, теплый, ласковый Кен. Такой милый – неимоверный кавай.
Чего Фудзимия никак не ожидал, так это факта, что в процессе завоеваний сам – и довольно сильно! – привяжется к Кену. Факт, который удивлял его до невозможности, хотя… В конце концов, почему бы и нет? К хорошему легко привыкнуть.
Ран хмыкнул.
Какой бы замечательной не казалась привычка, в силу своей сущности она всегда неимоверно скучна. Потому что, привыкнув, знаешь, чего ожидать, а значит, больше никакой неожиданности. И сколько не расхваливай стабильность, как все-таки тоскливо знать, что произойдет в следующую минуту – сегодня, завтра, через неделю… А с Кеном он знал: всепоглощающее обожание. Неизменно. Всегда.
Отдавая Хидаке должное, брюнет умудрился удерживать его внимание гораздо дольше, чем прочие игрушки – необъяснимо и удивительно. Потому что – чем? Не глубиной же натуры, в самом-то деле – о какой глубине там может идти речь…
Кен походил на первобытного человека, инстинкты которого всегда преобладали над разумом. Сначала действовал, потом думал (и это в лучшем случае!), воспринимая такой вариант действий как совершенно нормальный – по-крайней мере, для себя.
Авторитет Рана он признавал безоговорочно. Возможно, именно поэтому тот оставался рядом так долго – зачарованный собственным отражением в любящих карих глазах.
Безраздельный хозяин, поглощенный абсолютным господством над другим человеческим существом, опьяненный властью над чужой жизнью, властью, которую Хидака вручил ему самостоятельно и по собственной воле – не задумываясь, не требуя равноценной замены. Ран находил подобную покорность завораживающей. Она щекотала нервы, волновала, повергала в трепет и – чего уж там – заводила. Но вскоре он пресытился и этим.
Нет, разумеется, ему по-прежнему нравилась мысль о своем могуществе – чувствовать его, смаковать. Нравилось убеждаться (изредка, так, время от времени), что оно как и прежде незыблемо, что Кен окажется рядом только его помани – всегда, когда Фудзимии захочется, когда взбредет в голову, когда для этого найдется время, вернее, когда он пожелает это время выкроить. Однако острота ощущений пропала, а новизна притупилась.
Ран снова жаждал вызова, стремился к нему, искал – правда, теперь уже в других. Их было много, не единицы – десятки, и Айя сам не уследил, когда же начал просыпаться по утрам, охваченный нетерпеливым «кого я сегодня?..»
Азарт охватил Фудзимию около года назад. Интрижки, до этого редкие, эпизодические, уже не могли погасить снедающий его голод – странную смесь похоти, честолюбия и почти что научного любопытства. Поначалу Ран был осторожен. Слишком осторожен, чересчур осторожен – паникер, нет, перестраховщик – но постепенно он вошел в раж.
-
-
25.11.2008 в 19:31После убийства Такатори ситуация усложнилась.
Впавший в зависимость от адреналиновых выбросов, Ран стал все чаще пренебрегать осторожностью в пользу остроты ощущений. Тогда-то его и выловил Йодзи…
Сказать, что Кудо пришел ярость, значит не сказать ничего. Иметь то, что сам Йодзи давно уже потерял, – любовь, преданность, теплоту – и не ценить, а тем паче пренебречь?
«Сволочь! Ублюдок! Долбо… тупоголовый!»
Переубедить Айю Балинезу не удалось Ни переубедить, ни образумить. Тогда он взялся ему помогать.
В благородство, особенно безвозмездное Фудзимия не верил из принципа и вскоре стал подозревать, что их ночные вылазки необходимы блондину не меньше, чем ему самому – пускай и по другой причине. Самопожертвование на благо Хидаки (пусть даже такое откровенно условное!) не позволяло Кудо плюнуть на себя окончательно. Теперь похождения блондина обретали смысл, потому что – Ран видел это отчетливо – сам Йодзи смысла в них давно уже не находил и, если и продолжал участвовать в бесконечном секс-марафоне, то исключительно потому, что апатично скользил по наклонной, не зная, как что-либо изменить – да и следует ли?
Ран видел все, но закрывал глаза, пока Йодзи, играя в свои глуповатые игры, не мешал ему играть в свои.
И все же как бы сильно Фудзимия не забавлялся, ночь подходила к концу – и он возвращался. К Кену. Всегда.
Хороший военачальник знает: прежде, чем нападать на других, убедись, что твой тыл в безопасности. Свои тылы Фудзимия доверил Хидаке.
Кен был его крепостью, форпостом, его укрытием, надежным и неприступным, в котором Ран мог отсидеться, возникни такое желание или потребность. В Кене он черпал уверенность, силы, с которыми устремлялся на завоевания. Хидака питал его – понятия не имея, какие плоды взрастают благодаря этому питанию.
Ран усмехнулся. Привычный и уютный Кен. Рутина. Его затрепанная книга: читать уже не интересно, поскольку знаешь, чем закончится – а все-таки перелистаешь на досуге со спокойной душой, помня, что все закончиться хорошо.
Со свойственной ему изобретательностью Фудзимия умудрился вовлекать любовника в свои измены – пусть косвенно, но все-таки… При мысли, что он не просто трахает кого-то случайного (пфф! дешевый, одноразовый секс!) – но пожирает запретный плод, адреналин в крови зашкаливал до запредельной отметки.
Что будет, если Кен узнает?
Немыслимо, нереально, но… Что, если вдруг?
От этой перспективы сладко ныло сердце и саднило в висках. Иногда Ран почти что хотел, чтоб любовник узнал. Почти. Заставить корчиться от боли, унизить, растоптать, сломать, довести до предела отчаянья – и все равно удержать при себе. Вызов? Еще какой!
Единственный, от которого Фудзимия уклонялся. Не потому, что сомневался в своих силах – отнюдь. Просто некоторые игрушки слишком просто ломались. А Кен… тот сразу разлетится вдребезги. Конечно же, осколки можно склеить, однако с куклой после этого уже не поиграешь…
А ведь с брюнетом так занятно забавляться. Каждый раз при взгляде на Хидаку Рана охватывал острый приступ снисходительной нежности: когда тот смотрел на него огромными обожающими глазами, когда пытался предугадать любое желание.
«Бака, я всегда о тебе думаю».
Припомнив сказанное, Фудзимия ухмыльнулся. Черт, а ведь и вправду думает. Глупейшее, кстати, занятие: как будто нечем заняться помимо размышлений о Кене…
Сделав неторопливый глоток из бокала, Ран покатал по небу обжигающий алкоголь и сосредоточился на присутствующих. Интересно, кому из них сегодня выпадет стать его жертвой?
Фудзимия изучал толпу с хищноватой ленцой – вечный охотник, прерывающий кровожадную травлю только, чтобы перезарядить арбалет, поправить сбившуюся на сторону перевязь и, докинув дичь в ягдташ к более ранним трофеям, отправится выслеживать очередную добычу. Фиолетовые глаза задумчиво скользили от человека к человеку – выискивая, оценивая, примеряясь.
Выбрать он бы мог давно – видит Бог, времени для этого было более чем достаточно, однако… Ран колебался и плыл по течению, позволив себе насладиться изысканным, пускай и несколько шумным вечером. Сколько он уже такие не посещал? Год? Два? Вечность? А ведь когда-то это было для него обычным делом. Богатый, красивый, умный – элита, золотая молодежь, перед которой наперебой распахивали двери. Многие из прежних знакомых считали подобные мероприятия откровенным занудством.
Ран их обожал.
Каждый из вертящихся рядом чего-то хотел, каждый пытался им манипулировать – то ли надеясь повлиять на отца, то ли пытаясь застраховать свое будущее, когда власть над ТНК перейдет к Фудзимии-младшему, то ли желая просто насладиться восхитительным телом. Окружающие тщились использовать Рана – но вместо этого Ран с ловкостью играл других. Всегда. И, Боже мой, как это было забавно! Подпустить к себе – близко-близко, так близко, чтобы чужое возбужденное дыхание согрело кожу – подпустить, но не даться, а вместо этого разведать, изучить, познать наиболее постыдные слабости – и сломать. Повергнуть на колени, подчинить.
Такой он и был настоящий. Интриган, кукловод – вроде Шульдиха. Вот почему они друг друга не переваривали. Не терпели и вряд ли бы сработались, всегда пытаясь превзойти и переплюнуть соперника.
«Можно было бы устроить дружеский матч, – усмехнулся Ран криво, – вот только толку с этого…»
В конечном итоге их наверняка уделает Кроуфорд. С легкостью – обоих. Раз уж умудрился все эти годы продержать телепата на укороченном поводке. Жаль, это был бы занимательное состязание…
Айя недовольно нахмурился. В последнее время каждый вызов, с которым он сталкивался, необъяснимо отдавал гнильцой. Вызов, точнее, его концепция – идеальное, желанное воплощение дерзости – маячило на горизонте, однако достичь его как и настоящего горизонта Фудзимии не удавалось. Наоборот, с каждым днем он удалялся все сильнее, словно сам того не осознавая, Ран шел не вперед, но назад. Все эти «исследовать и покорить» вдруг стали терять привлекательность в силу того, что – ужас из ужасов! – постепенно входили в привычку. Разумеется, кроме вызова был еще секс (довольно привлекательный бонус, кто ж спорит!), однако шедший именно как бонус – в добавку к основному блюду. И только. Интересуй его в первую очередь секс, он обратился бы к проституткам. Правда, Фудзимия ухмыльнулся, это требовало денег. Которых он жалел. А, значит, вива вызов!
Все дело в том, пришел Ран к выводу после недолгих раздумий, что ему все никак не попадался интересный противник. Кой черт растрачивать силы, выворачиваясь мясом кверху, когда одержанная победа не лучше Пирровой?
Его погоня за наслаждением вырождалась. Серела, обесцвечивалась, становилась безвкусной и пресной – лежалый дрожжевой хлеб. И сколько бы Ран не рыскал по Токио, сколько бы не умножал число своих завоеваний – тщетно! Количеством не заменить качества. А между тем решение проблемы лежало на самой поверхности.
«Противник, – резюмировал Фудзимия хмуро. – Мне нужен противник, достойный моего гения».
-
-
25.11.2008 в 19:34– Пока – да, – Хидака пожал плечами, после чего обвел внимательным взглядом помещение и веселящихся людей, мысленно сопоставляя увиденное с хранящимися в памяти планами.
Зал был шикарным и явно стоил тех сумасшедших денег, которые – если верить источникам Оми – за него заплатили. Высокие потолки, начищенный до блеска паркет, анфилада переходящих друг в друга комнат, широкая барная стойка с сияющими медными поручнями. И посреди этого великолепия – толпа.
Мужчины и женщины, одетые в разнообразные костюмы, исключительные, уникальные, единственной общей чертой которых является эксклюзивность и бешеная дороговизна. Скользящие в танце дамские ножки, обутые в ручной работы шелковые туфли, пульсирующие звуки музыки, то и дело меняющие тональность и громкость, тела, извивающиеся в такт неуловимым звукам. Официанты в традиционных для Японии кимоно и высоченных гэта************, обносящие гостей шампанским и другим спиртным, среди которых наверняка нет ни капли саке.
Кен никогда не любил такие места, таких людей и такие мероприятия. Не любил, хотя и знал, как должно разговаривать, вести себя и выглядеть. Обстановка в общем-то была ему не внове: в свое время он повращался на таких мероприятиях немало. Гораздо больше, чем того хотелось. Еще бы, восходящая спортивная знаменитость Японии…
Как же он ненавидел этот накрахмаленный до хруста официоз! Всю эту атмосферу лжи, фальши и униженной второсортности, ведь если у тебя нет денег, денег, связей или благородных предков, восходящих к периоду Троецарствия*************, остаться здесь позволят только если с тебя можно хоть что-нибудь поиметь – для дела или удовольствия. Все здесь думали одно, говорили не то, что думали, и делали не то, что говорили.
Хидаке было неуютно и тесно, он задыхался под гнетом искусственных, неизвестно кем и для кого придуманных правил, спутывающих его по рукам и ногам, словно дикое животное, сопротивляющееся тому, чтобы его садили в клетку.
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – размышлял он со злостью. – А вот Рану наверное нравится…»
– Теперь все, что осталось – это найти Йодзи-куна, – подытожил изучающий рядом с ним гостей Цукиено. – Вот только как его искать – во всей этой толпе?!
– Как два пальца, – пробормотал Хидака отстраненно, просеивая присутствующих на предмет обнаружения ярко-красных волос. Брюнет понятия не имел, во что одет или кого изображает Абиссинец, однако в отличие от Оми не сомневался: найти Фудзимию он сможет где угодно. – Ты просто ориентируйся на гостей с повадками оголтелого эксгибициониста.
– Кен-кун! – Бомбеец наградил товарища укоризненным взглядом. – Прекрати! Йо-тан сегодня в наряде шерифа.
– Что, правда? – Хидака обнаружил, что несмотря на напряжение, он все еще способен удивляться. – Странно… На моей памяти это впервые, когда Йодзи остался в штанах, имея достаточно веский повод их скинуть.
Не успевший толком рассмотреть костюмы этих двоих, однако изучивший Балинеза, брюнет и вправду ожидал, что в качестве наряда тот удовольствуется фиговым листком на причинное место – древнегрческий дискобол работы Мирона. Вот только в фиговый листок ключи от машины не спрячешь. Равно как и другие полезные мелочи – по типу презервативов и сигарет.
– Я его вижу! – завизжал Оми радостно.
«Ага, – усмехнулся Кен злорадно. – «Вижу цель – иду на перехват»».
По мнению Сибиряка, Омитчи, деликатный, сладкий, беззащитный Оми, нетерпеливо стучащий узкой ножкой по паркету, изрядно смахивал на оружие массового уничтожения, упакованное в гламурный черный пластик.
«Все, – прокомментировал Хидака ехидно. – Кудо конец».
– Кен-кун, – Цукиено с деловитой сосредоточенностью изучал ничего не подозревающего Балинеза. – Я ведь могу тебя оставить, да?
– Естественно, Омитчи. Не переживай.
Кен говорил скорее для проформы: вряд ли Оми, сжимавший дамский ридикюль «в предвкушении праздника», дослушает его до конца. Кинется к блондину, вон, как глаза горят – наверняка, на месте не сидится. Так и произошло. По-крайней мере, поначалу. Однако, сделав несколько стремительных шагов, Бомбеец остановился – золотистые волосы взметнулись вверх и хлынули на глаза.
– Кен-кун, я… с тобой точно все будет в порядке?
Брюнет пожал плечами: он не знал.
Хидака и сам с огромным трудом сохранял неподвижность. Раздираемый нервным возбуждением и (что довольно странно) свинцовой усталостью, хотел сорваться с места – и бежать, бежать, бежать! Бежать, вопить, драться – лишь бы только схлынуло напряжение, с которым все никак не справлялось его бедное тело.
«Господи, скорей бы все закончилось», – подумал Кен апатично. Ладони неприятно повлажнели, во рту наоборот пересохло.
Брюнет закрыл глаза. Что будет, когда он увидит Айю?
«А то ты не знаешь?» – прошептало воображение.
Ран, такой элегантный и стройный, такой изящный в ворохе кипенного шелка склоняется над девушкой – незнакомой, нежной и невероятно утонченной. В общем, абсолютно не похожей на Хидаку. Улыбнувшись, медленно подносит к губам деликатную ручку… и недовольно хмурится, когда чьи-то легкие пальцы бесцеремонно касаются его плеча. Он повернется, на красивом лице еще сияет улыбка, предназначенная той, другой, однако в фиолетовых глазах легко читается желание: скорей бы разобраться – и вернуться к ней…
Вот только отделаться от назойливого зеваки так просто не выйдет. Расписанное кроваво-красным демоническое лицо улыбнется Фудзимии тонкогубым керамическим ртом. Айя нахмурится – еще сильнее. Нахмурится, наморщит лоб и скажет холодно: «Прошу прощения?» А впрочем, нет. Он скажет: «Хн?»
Тогда-то Кен и ударит. Ударит прямо в незащищенный живот, соблазнительная упругость которого ему так хорошо знакома. Слишком уж часто засыпал, прижимаясь щекой к натренированным мышцам, слишком часто ласкал их руками и ртом, чтобы так просто забыть…
Острые когти багнаков вонзятся в плоть, твердую, но недостаточно, чтобы защититься от стали. Чтобы не дать металлу разворотить себя на кровавые лоскуты – вот и придется ей расцвести в пять багровых отверстий. Пять аккуратных четких точек, сочащихся алыми струйками – стекающими, пятнающими чистый шелк, так удивительно сочетающимися по цвету с айиными волосами, что невозможно отделить кровавые брызги от шелковистых прядей…
Рука Фудзимии неуверенно потянется к маске, медленно стащит ее вниз – и обнажит лицо убийцы. Фиолетовые глаза нальются обидой, недоумением и, встретившись с карими, вздрогнут. В последний раз. На мгновение.
Перепугано, словно желая убедиться, а нет ли там крови, Хидака посмотрел на стиснутые пальцы – и задрожал. Только что… Ран… Так реально, так живо…
Неужели вот так все и будет?
«Ну, разве что ты в него вилкой потыкаешь, – вклинился едко внутренний голос. – Для креветок. Потому что багнаков у тебя с собой нет. Катана есть – одна. И та чужая…»
Брюнет растерянно изучал свои руки: а ведь действительно… Явиться безоружным – это же как он сглупил! И ладно бы просто сглупил – понапридумывал себе всякого… Наверное, все дело в том, раздумывал Хидака грустно, что он хотел не просто убить, но разорвать любовника –голыми руками. Вот уж действительно, голыми…Ну как он мог не взять с собой оружие?!
Конечно, совсем безоружным брюнет все же не был. Спасибо костюму – какой самурай без меча? Правда, катану у того несчастного он отбирал скорей в нагрузку, чем собираясь применять всерьез. Сейчас она висела на поясе, оттягивая вниз эти дурацкие хакама, и Кену с непривычки казалось, что у него вдруг отросла еще одна нога.
«Йодзи подобрал бы несколько иное сравнение, – подумал он смущенно. – Впрочем, удивительно другое – я что-то ни за что еще не зацепился…»
Возможно, потому, пришел Хидака к выводу, что голова была забита другим. А думал бы, как не задеть, не зацепиться – мигом бы запутался в гребаных штанах. К счастью, предоставленное самому себе тело действовало куда лучше, чем когда им пытался руководить сконфуженный мозг. Брюнет вздохнул: уверенность в себе никогда не относилась к числу его достоинств. Да и после сегодня ее вряд ли прибавится. Зато хотя бы самоуважение вернется. По крайней мере, он на это надеялся.
«Каким бы я ни был, я не позволю вытирать о себя ноги. Никому. Даже Айе. Какой там даже, нет – особенно ему».
-
-
25.11.2008 в 19:34Блондин невыразительно пожал плечами:
– Виски хороший, – в подтверждение сказанного он поболтал перед глазами широким толстостенным бокалом – в рассеянном свете многочисленных люстр янтарная жидкость плескалась расплавленной карамелью.
– Надеюсь, – предположил Фудзимия с циничной ухмылкой, – что секс сегодня будет не хуже.
– Возможно, – Йодзи безразлично кивнул, однако по какой-то странной причине веселье с товарищем разделять не спешил.
Ран недовольно нахмурился: неужели Кудо все еще дуется из-за произошедшего в «Конеко»? Не то чтобы его это хоть чуточку беспокоило, но если Йодзи станет истерить, веселье будет безнадежно испорчено.
– Хн?
Блондин сердито закатил глаза:
– Ей-Богу, Айя, ты как попугай! Заучил одно слово – и долдонишь его где ни попадя! Понять не могу, зачем ты вообще чего-то читаешь? Чтение должно расширять словарный запас – а это явно не твой случай….
Фудзимия нетерпеливо отмахнулся:
– В чем дело, Кудо?
– Я не знаю, – Йодзи задумчиво пожевал губу. – У меня какое-то… нехорошее предчувствие.
– Предчувствие? – переспросил Ран быстро.
– Нехорошее.
– Правда? – теперь пришла очередь Абиссинца вертеть в руках бокал. Смерив напарника пристальным взглядом, он поинтересовался: – Заметил что-то необычное? Интуиция?
Когда ты убийца, то интуиция – это серьезно. Любой чистильщик рано или поздно вырабатывает в себе инстинкт, которому он безоговорочно доверяет. Конечно, если хочет выжить. Иногда все происходит слишком быстро: мозг обрабатывает входящую информацию, но времени, чтоб проследить цепочку рассуждений, катастрофически не хватает. Его хватает лишь на то, чтобы почувствовать. Почувствовать, отреагировать – или подохнуть.
– Да нет, пожалуй, – Йодзи устало вздохнул и, поправив светлые волосы, сбил на макушку высокий черный стетсон. – По правде говоря, я сам не знаю… Просто чувствую, что… Просто чувствую…
Фудзимия заметно расслабился.
– Переутомление, – закончил он вместо Кудо. – Как ни странно это звучит. Учитывая, что ты совсем ничего не делаешь.
– Ну почему же! – огрызнулся Балинез. – Я имею дело с тобой – а это вгонит в гроб любого.
– Забудь, – в редком приступе благодушия Фудзимия пропустил оскорбление мимо ушей. – Забудь, расслабься… когда еще выпадет шанс побывать в таком месте и обществе?
Теперь Ран полностью переключил свое внимание на происходящее в зале.
– Ага, – несмотря на разумный в общем-то совет, беспокойство не унималось. Кудо чувствовал: что-то будет. Вот только что? Что-то… что-то…
«А, плевать!» – решил блондин устало. Выбросить из головы – и с концом!
В конце концов, раздумывал он философски, ну что может случиться лично с ним? Варианты, конечно, разнообразные, но откровенно паршивых только два – то ли муж, то ли презервативы закончатся.
А хуже? Да нет, вряд ли…
-
-
25.11.2008 в 19:35Брюнет едва узнал любовника – прошел бы мимо, не догадался, если бы не волосы и глаза. Все существо кричало: «Айя! Его тело, его руки, его лицо!» – но выражение последнего превращало Фудзимию в незнакомца.
«Так вот ты какой… – отметил Хидака горько. – На самом деле – когда не прячешься. Неужели это и есть твое настоящее лицо? Или еще одна маска, которую ты надеваешь перед ними – совсем как личина, которую ты носишь передо мной?!»
Мрачный, надутый, необщительный и антисоциальный тип? Вместо него Кен видел скучающего светского льва, рожденного отнюдь не для того, чтоб торговать цветами в захудалой лавке, отгоняя между делом назойливых школьниц. Фудзимия разглядывал других со спокойным презрением, словно здесь, в этом зале, не было никого и ничего, достойного внимания, словно он (как минимум на голову!) был выше остальных присутствующих.
«А я? Неужели когда я засыпал, опутав себя ярко-алыми волосами, на твоем лице появлялось такое же выражение?»
Костюм Рана был практически идентичен одежде самого Хидаки: то же рэйфуку, но не монцуки************** – белый, лилейно чистый, без гербов – обозначающий, что у его владельца нет и не будет хозяев.
«Тоже мне, рурони Кеншин***************! – подумал брюнет раздраженно. И тут в голове словно щелкнуло: – Нет, не Кеншин – Каваками Гэнсай *****************. Чертов Каваками Гэнсай».
Ну разумеется – кто же еще? Неизменная катана висит на боку – вот уж кто никогда не расстается с оружием. Безупречное лицо в отличие от кенового не покрыто маской, да и зачем она ему? Разве Айе есть что скрывать? Чего стыдиться?
«Действительно, – отметил Хидака с горечью. – Чего же тут постыдного?»
Гротескно хохочущее демоническое лицо давило на разгоряченную кожу.
«Демон, да – но я хотя бы предупреждаю заранее…»
Наконец Фудзимия определился. Кивнув сам себе и, видимо, одобрив собственный же выбор, направился к ближайшей дамской группе – ленивый кот, заслышавший вопящих за окном синиц. Те были более чем рады – уже давно с любопытством поглядывали в сторону привлекательного незнакомца, находящегося в самой гуще толпы и в то же время отстоявшего от нее, не прилагая для этого никаких особых усилий. Они попытались втянуть его в свой кружок, и Айя с удовольствием поддался на уговоры: в пурпурно-фиолетовых глазах светились снисходительность и насмешка. Он позволял им суетиться вокруг, распушив оперенье и встопорщив хвосты, позволял играть в свои мелкие игры и воображать невесть что – от этого ведь все равно ничего не изменится.
«Он вас сожрет, безмозглые вы пичуги!»
Хидака чувствовал, как мечется по телу огненный шар нараставшего гнева. Слишком уж сильно – едва не до страшного – происходящее напоминало придуманные им раньше картинки: Ран, склоняющийся к тонкой руке в (пусть и формальном) поцелуе.
Теплое дыхание щекочет пульсирующее запястье… нежные девичьи щеки расцвечивает румянец, за которым с циничной ухмылкой и наблюдает искоса Ран…
Кен смотрел на девушку едва не в упор – смотрел и не видел: слишком хорошо представлял на ее месте себя. Бывало, Айя тем же жестом подносил к губам его руку, и он точно так же краснел...
Искусно разрисованное фарфоровое личико расплывалось перед глазами в неразличимое округлой формы пятно – Кен даже не пытался его рассмотреть. Зачем? Ведь это абсолютно неважно. Девица просто кукла. Обычная кукла, то ли бумажная, то ли фарфоровая – игрушка. Все они игрушки, марионетки, которые Айя ради забавы таскает за ниточки. Они совсем не важны – важны игры. Фудзимия играет с ними, и не только с ними – с Кеном тоже. С ним даже больше, чем с другими. Потому что куклы у него лишь на ночь – а вот с Хидакой он забавляется постоянно. Кен тоже игрушка. Старый плюшевый медвежонок, из которого лезет вата, давно уже вытерся мех и не хватает левого глаза. С ним спят глубокой ночью, а спозаранку прячут под подушку, извлекая только когда становится страшно и снова мучают кошмары. Эдакий аварийный выход, запасной вариант.
Хидака чувствовал, что задыхается – и не мог пошевелиться. Он знал, следует что-то сделать, а не стоять как истукан, да вот хотя бы вдохнуть (легкие разрывало от недостатка кислорода) – и тем не менее, стоял, не в силах пошевелить даже пальцем, стоял, прозревая ужасную правду.
– Нории-сан! Нории-сан! А вот и вы! Ну, слава Богу! Наконец-то…А я уж было начала переживать!
Брюнет непонимающе смотрел на женщину, которая обращалась… К НЕМУ?!
От нехорошего предчувствия волосы на затылке зашевелились. Дама, средних лет, европейской наружности – судя по тому, как тщательно она произносила приставку «-сан», становилось болезненно ясно: о Японии и японцах не знает абсолютно ничего, кроме того что первая расположена на островах.
«Она меня знает? Интересно, откуда? Точнее не меня – а этого… как его – Нории? Вот ведь влип! Чертов Оми! Так, стоп! Спокойно, Хидака! Она не может быть уверена, что ты это он! Она может думать – но знать… В конце концов на тебе маска и… Приглашения – лимитированные и номерные», – сообразив, Кен едва не заскрежетал зубами.
– А я-то себе уже места не находила! – щебетала между тем дама. – Думала, что с вами что-нибудь случилось… я не знаю, якудза, к примеру, или катастрофа! Вот горе бы было!
– Хм? – промычал с сочувствием Хидака, пытаясь потянуть время и прояснить, какого черта тут творится и какое именно горе имеет в виду эта странная дама.
– Извиняться перед гостями.
Кен с удивлением смотрел на женщину: якудза? Она действительно сказала: якудза?! Как это якудза может случиться? И что это значит: извиняться перед гостями? Он-то к этим извинениям причем?
– Я так ждала! – незнакомка всплеснула руками: в глазах сияло неподдельное счастье хозяйки, которой удалось спасти пирог от пригорания. – Когда вы сможете начать выступление?
«Выступление? – дама с энтузиазмом тащила его за рукав. – Какое еще выступление?!»
Некстати вспомнились слова Цукиено: Кен-кун, как замечательно все прошло! Ага, куда уж лучше. Чертов Оми!
Хидака следовал за женщиной на подгибавшихся ногах, ни на минуту не прекращая думать: «Господи, кого же мы обобрали?»
Он искренне надеялся, что не стриптизера.
-
-
25.11.2008 в 19:36Йодзи широко ухмыльнулся – и сделал щедрый глоток из бокала. Виски привычно ободрало гортань и скатилось в желудок: хороша! Сразу видно: дама знает, чего хочет. И знает, как желанного достичь.
– Ну собственно… – он наклонился вперед, попутно оценив соблазнительное декольте и намереваясь перевести общение на другой, гораздо более интимный уровень, если они достигнут понимания (а нарочито скромно опущенные ресницы намекали: определенно достигнут!), когда… на пастельном шелке вечернего платья вдруг расползлось уродливо-кровавое пятно.
Дама полупридушено ахнула – и сердце Йодзи мгновенно заколотилось о ребра. Сдавило горло, поплыло перед глазами – проклятое пятно, казалось, продолжает расползаться. Блондин испуганно отшатнулся – НЕУЖЕЛИ?! Неужели кто-то только что – под самым его носом! – убил беззащитную женщину?!
«Которую, – захохотала Аска из глубин сознания, – ты так и не сумел уберечь. Опять…»
Балинеза затрясло: неужели? Неужели этот кошмар снова сбылся наяву, один из самых страшных его кошмаров?
Медленно, недоверчиво потянулся к ярко-алому пятну, коснулся кончиками пальцев свежепролитой крови, поднес к глазам – и поморщился. По запаху кровь ненормально сильно напоминала вино. Резко повернув голову, Йодзи нос к носу столкнулся с неизвестной девицей, как раз убиравшей свой опустевший бокал от лифа его собеседницы.
– Простите, – несмотря на то, что прощения в общем-то следовало просить у пострадавшей дамы, улыбку неизвестная адресовала ему. – Мне очень жаль...
Судя по голосу, она действительно жалела. О том, что это всего лишь вино – а не, к примеру, горящая сера.
Йодзи недоуменно нахмурился – присмотреться, что ли, внимательнее?
-
-
25.11.2008 в 19:36Йодзи нахмурился: ноги выглядели подозрительно знакомыми.
«Переспал я с ней, что ли?»
С треугольного, прикрытого бархатной полумаской личика на него невинно взирали глубокие темно-синие глаза.
«Ага, – кивнул Балинез себе, – точно. Судя по взгляду, я ей определенно что-то должен – то ли любовь до гроба, то ли денег».
Йодзи неловко поерзал: спьяну он мог легко наобещать первое и занять вторых, к утру благополучно позабыв о сказанном и сделанном. В любом случае, во избежание дальнейших неприятностей девицу следовало проигнорировать сразу.
Пожав плечами, он повернулся к пострадавшей и адресовал ей широчайшую улыбку, ожидая, что, продолжив игры, сможет достичь двойного эффекта, а именно: уложить в койку даму и благополучно отделаться от малолетки. Как утверждал его обширный опыт, девушки – особенно молоденькие – не слишком любили, когда им открыто предпочитали соперниц постарше.
– Ваше платье, – промурлыкал Йодзи, касаясь пальцем полуспущенных бретелек, – нужно немедленно о нем позаботиться. Могу я вам помочь? К примеру, снять…
К вящему удивлению Балинеза, дама, бывшая столь сговорчивой еще минуту назад, поспешно шарахнулась в сторону:
– Не стоит, – произнесла она каким-то странным тоном. – Я позабочусь о себе сама.
Тщательно подкрашенные глаза, не отрываясь смотрели куда-то за кудовскую спину.
Йодзи обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как возникшая неизвестно откуда девица поспешно опустила руки и стала кокетливо поправлять одежду. Что именно она показывала, блондин разобрать не успел, но что какой-то знак все же был, понял отлично. Балинез почувствовал, что раздражается.
Проводив задумчивым взглядом удалявшуюся даму, Кудо раздумывал о том, чего такого особенного сделала мелкая нахалка, чтобы повергнуть столь инициативную даму в такое поспешное бегство. Додумать не успел: девица лианой обвилась вокруг него и сладко замурлыкала:
– Кажется, из-за меня вы лишились спутницы?
Йодзи нехотя признал, что мурлыканье ей удавалось.
Возможно, будь она не столь навязчива и лет так на восемь постарше (чтобы в процессе соблазнения не чувствовать себя растлителем младенцев), он поиграл бы с ней немного. Однако при текущем раскладе блондин предпочитал убраться от прилипчивой девицы подальше – о чем ему настойчиво шептала вновь проснувшаяся интуиция. А интуиции своей он доверял.
– Ничего страшного, – Балинез попытался ненавязчиво выскользнуть из цепких объятий, однако нахалка только прижалась теснее.
– Нет-нет! Я просто обязана компенсировать вам потерю компании!
– Не смею утруждать подобным образом, – надежда решить дело миром таяла с каждой прошедшей секундой.
– Я настаиваю.
«Тогда у меня не остается выхода».
– Прошу прощения, – Йодзи смерил девицу насмешливым взглядом, – но мне нужно выйти в туалет.
– Не проблема, – улыбнулась та лучезарно. – Сходим вместе…
Светлые брови Кудо невольно поползли вверх:
– Не могу сказать, что мне не льстит такое предложение, и все-таки боюсь… другие джентльмены будут против.
– О! – по мере того как до нее доходило сказанное, девушка заливалась нежным румянцем. Зрелище, Йодзи был вынужден признать, привлекательное, однако любоваться им желания не возникало.
– Надеюсь, вы меня простите… – с тихим злорадством отцепив от рукава изящные пальчики, блондин направился в уборную. Не то, чтобы в этом была какая-то необходимость – ребенок наверняка будет слишком смущен, чтобы преследовать его дальше – однако же на всякий случай, от греха…
Йодзи провел в туалете около получаса. Все еще посмеиваясь, выкурил подряд три или четыре сигареты, то и дело возвращаясь мыслями к недавнему разговору. Наверняка, малышку только что выпустили из детской, вот она и пробует свои чары на окружающих. В куклы уже играть вроде как не пристало, вот она и пытается играть во взрослые игры со взрослыми дядями. И не ее вина, что ей попался Кудо… Бедняжка! Наверняка, охота к флирту пропадет на несколько недель – это если не месяцев. Вряд ли она скоро решится подойти к кому-нибудь еще. Возможно, это убережет ее от лишних шишек… Чувствуя себя Ланселотом Озерным******************, Йодзи растер окурок в пепельнице и, одобрительно подмигнув своему отражению, вернулся в танцевальный зал: отдав должное алкоголю, хотелось отдать его женщинам.
Полчаса спустя блондин с неудовольствием констатировал: альтернатив спиртному не представится. Несколько попыток кого-нибудь снять – черт, даже просто поговорить! – провалились с ужасающим треском. Дамы чурались его как будто чумного, обрывая на полуслове и то и дело бросая через плечо настороженные, а порой и откровенно перепуганные взгляды. Йодзи казалось, что он понимает причину столь странного поведения. Причина сидела у барной стойки и, закинув ногу на ногу, попивала мартини.
«Вот же паскуда! – блондин понятия не имел, как можно было добиться столь впечатляющих результатов за жалкие полчаса его отсутствия в уборной, однако факт оставался фактом. Найти себе подружку на ночь – по крайней мере, здесь – уже не удастся. – Паршивка, маленькая дрянь!»
Разозленный, Йодзи кинулся к девице, пылая жаждой мести и диким желанием потребовать объяснений, какого дьявола ей от него нужно и почему она считает в праве так себя вести?
Шквал праведного негодования разбился о недоуменное пожатие точеных плечиков:
– Я что-то не совсем понимаю, в чем именно вы меня обвиняете.
– Я остался один! Ты, мелкая…
– И это все? – нахалка закатила глаза. – Если хотите, я могу составить вам компанию…
Чего-чего – а этого Йодзи хотелось меньше всего.
– Черта с два! Я еще не настолько отчаялся. Так что держись от меня подальше!
Девушка возмущенно надула губки:
– Я, что ли, виновата, что с вами никто не хочет общаться…
– Выпороть бы тебя как следует…
– Выпороть? А я-то думала, наша первая ночь будет нежной…
Балинез в сердцах плюнул:
– Просто не приближайся ко мне! И даже не смотри!
С этими словами он повернулся на каблуках и гордо удалился на другую сторону бара, при этом чувствуя на себе пристальный взгляд голубых насмешливых глаз и понимая, что это, к сожалению, еще не конец.
-
-
25.11.2008 в 19:37Оми недовольно свел тонкие бровки и осторожно пригубил изрядно разведенный мартини: конечно же, хотелось бы попробовать и чистое спиртное – особенно принимая во внимание, что алкоголь ему официально вроде как не подобает, да и вряд ли в ближайшее время выпадет возможность попробовать что-то столь же хорошее, но…следовало сохранять голову ясной.
«Йодзи-кун повел себя определенно неправильно».
Бомбеец вздохнул: итак, посмотрим. Почву он готовил тщательно. Старше 18, одежду выбирал откровенную, инициативу проявлял, опять-таки, грудь была! – чего же ему еще не хватает?
На противоположной стороне стойки Кудо устало опустился на высокий стул и заказал себе двойной виски. Оми неодобрительно нахмурился: в таких количествах алкоголь ничего хорошего не приносит. Так неужели Йо-тан этого не понимает?!
Блондин с видимым удовольствием отхлебнул из бокала.
Значит, не понимает.
«Ну что ж, – подумал Оми философски. – Мне просто нужно спасти его от него самого».
-
-
25.11.2008 в 19:37– Ну что тебе еще? – простонал он страдальчески. – Крови?
– Вы должны меня спасти! – заявила паршивка, скрестив руки на груди (силикон непотопляемым буйком взметнулся вверх) и нетерпеливо выстукивая туфелькой по полу.
– Звиняй, но против божьей кары я бессилен, – Йодзи поднял руки вверх. – Без обид.
– Причем тут это? – светлые бровки девицы заточенными серпами взлетели над маской. – Вы это что сейчас, шутить пытаетесь?
Йодзи скрипнул зубами:
– Что значит, пытаюсь?
– Слушайте, сейчас не время! – девица укоризненно покачала головой, смерив Балинеза взглядом, который обычно приберегают для щенков, прудящих на эксклюзивный ковер – Меня преследуют!
Йодзи скептически нахмурился:
– Что, по собственной воле?
Девушка скорчила мученическую гримаску.
– Ладно, – вздохнул Балинез. – предположим. Допустим, что тебя действительно преследуют. Другого не пойму: причем тут я? Обратись к охране или…
«Пообщайся с ним минут десять, ну в крайнем случае, пятнадцать – проблема тут же отпадет сама собой. Хотя, пожалуй, это радикальный способ – чересчур жестоко… »
Девушка наградила Кудо подозрительным взглядом:
– Или?…
– В общем, обратись к охране, – подытожил Йодзи. – Я полагаю, они с легкостью решат твою проблему.
«К примеру, вызовут лишенцу такси. С чего это его, мне интересно, развезло, что он вообще решил к тебе приблизиться?!»
– Я не могу, – девица с достоинством опустила ресницы. – Я… Мне бы хотелось избежать огласки.
– Послушай, – Йодзи устало навалился на стойку, – в этом гребаном зале кишмя кишит мужиками – с какого перепугу ты вздумала осчастливить конкретно меня? Пойди к кому-нибудь другому…
– Что?! – тонкие ноздри гневно раздулись, из-за чего девица разом стала походить на горячего породистого жеребенка. – Поверить не могу! Вы не спасете девушку в беде?!
– Я… – Йодзи неуютно поерзал. Помнится, ранее он не раз утверждал, что «враг женщин – мой враг», однако сейчас блондину вдруг подумалось, что лозунг как такой уже изрядно устарел – и срочно нуждается в пересмотре. – Ну, если ставить дело так…
Тяжко вздохнув, блондин сполз с табурета и несчастно уставился на занозу:
– Фиг с ним, показывай обидчика.
В голубых глазах девицы мелькнуло плохо скрываемое торжество.
«Хм… – Кудо рефлекторно поежился. – И почему я чувствую себя таким кретином?»
Предполагаемый обидчик обнаружился у столика с закусками, где дрожащими руками тщился затолкать в рот слишком большой для этого бутерброд. В то, что бедняга мог пристать хотя бы к кому-нибудь, верилось слабо – слишком затюканным он для этого выглядел, на что блондин – в присущей ему язвительной манере – и не преминул указать.
– Вы что мне – не верите?! – схватив спасителя за руку, девица с угрожающим видом поволокла его к столику.
«Черт, – Кудо лихорадочно перебирал ногами в попытке угнаться за обиженной, – да ей не защита – ей поводок нужен! И намордник покрепче».
Завидев девицу с тащившимся на буксире блондином, несчастный домогатель едва не подавился канапе и, таки проглотив его – пускай и с заметным усилием, предпринял запоздалую попытку забиться под стол.
– Стоять! – девица обвиняюще нацелила на него указательный палец. – Вы мне угрожали?
С отчаяньем заозиравшись по сторонам и убедившись: помощи ждать неоткуда, мужчина опустил глаза и что-то неразборчиво пробормотал.
– Не слышу, – протянула «жертва» угрожающе.
– Да-д-да… – произнес обидчик испуганным шепотом, после чего умоляюще добавил: – Пожалуйста, вы ведь теперь мне ничего не сделаете?
– Ну, что я говорила?! – девица с торжествующим видом повернулась к Кудо. – Видите?
О да, Йодзи видел. Видел, что происходящее начинает граничить с абсурдом.
– И чего ты хочешь от меня? – поинтересовался он со вздохом.
Нахалка расцвела в улыбке:
– Защитите меня! Станьте моим телохранителем – как Кевин Костнер!
– Упаси меня Бог, – Йодзи даже попятился.
– Вы что же, – поинтересовалась девица коварно, – бросите меня в беде? Это меня-то, хрупкую, ранимую и абсолютно беззащитную девушку?! – качественные прилагательные в последнем предложении были ненавязчиво подчеркнуты. Черным – дважды.
– Слушай, – прошипел блондин разозленно, – ты что, и вправду думаешь, что этот фокус сработает дважды?!
Ответить девушка не успела – ей помешало прокатившееся по залу сказанное мелодичным голосом «Мадам и Месье!»
-
-
25.11.2008 в 19:37Толпа неуверенно зашевелилась, но вместо того, чтобы смотреть на женщину, пустившуюся в пространные объяснения, взгляды присутствующих конденсировались на Хидаке.
«Какой гениальный план! Пробраться внутрь и, не привлекая к себе внимания, проследить за этим ублюдком… Чертов Оми!»
Кен напрягся, тратя последние крохи самоконтроля на то, чтобы не скрежетать зубами.
К этому времени на него уже пялились поголовно все. Все? Нет, не все.
Карие глаза машинально прочесали толпу, выхватив из сумбурного скопища людей блестящие красные волосы. Судя по скучающей позе, официальные развлечения Рана не привлекали – пускай у него и хватило такта и здравого смысла не игнорировать хозяйку полностью. Склонившись к облюбованной девице (причем, придвинувшись гораздо ближе, чем допускали правила приличия), Фудзимия со светским выражением лица нашептывал ей что-то, от чего та хихикала и смущенно краснела.
– Настал момент, которого мы все – не побоюсь сказать – так ждали…
По толпе пробежал возбужденный шепоток.
– По-крайней мере, лично я ожидала его с нетерпением! Убеждена, в этом зале нет человека, который бы не знал о нашем госте! – женщина театральным жестом махнула в сторону Кена. – Давайте, приветствуем Нории-сана!
Шепот превратился в возбужденный рокот. Хидака неуютно поежился: теперь, после столь интригующей рекомендации, на него голодным взглядом пялилось никак не меньше сотни любопытных глаз; ощущение от взглядов было едва не тактильным, словно его – от головы до самых ног – бесцеремонно щупали чужие руки.
– Он так любезно согласился продемонстрировать нам свое искусство!
Искусство? Под это слово можно было подогнать чертовски много определений – начиная совсем непотребными и заканчивая пением акапелло. Черт, Хидака отчаянно рылся в памяти, пытаясь выудить из нее хотя бы малейшее упоминании о ком-нибудь с именем «Нории» – однако не находил ничего. С точностью до наверняка это могло означать лишь одно: что неизвестный не играл в футбол.
Передав микрофон кому-то из обслуги, вертевшейся неподалеку, графиня послала Кену ободряющую улыбку и, отступив в сторону, взмахнула рукой. Пронзительно взвыл сямисен*******************, которому, выбивая сложный мотив, стали вторить ударные. Хидака кисло поморщился: пусть даже из лучших побуждений, хозяйка явно переборщила с местным колоритом.
И Кен остался один на один – с толпой, смотрящей на него в упор, скептически и вместе с тем нетерпеливо. Хидака криво ухмыльнулся.
Происходящее живо напоминало дурной сон, который хотя бы раз в жизни обязательно снился каждому: в нем ты стоишь один на один с толпой на публичном мероприятии, открываешь было рот, чтобы произнести заготовленный текст – и понимаешь… что не помнишь ни слова. Окружающие смотрят на тебя бесстрастными глазами, безжалостно, словно судьи, готовые вот-вот объявить приговор, а ты пытаешься открыть рот и сказать – что-нибудь, что угодно, лишь бы разорвать эту жуткую тишину, снять напряжение, которое давит прямо на мозг… и ничегошеньки не можешь сделать. Не можешь издать ни единого звука – лишь открываешь-закрываешь рот, беспомощно таращась на аудиторию. Сосед справа поворачивается к тебе – в его глазах пылает недоуменное: какого черта? Он словно шипит: « Придурок! Прекрати сейчас же! Не время страдать ерундой…» А ты беспомощно глядишь в ответ – молчишь, не в состоянии исправить ситуацию, хотя отчаянно насилуешь голосовые связки. Недоумение в глазах аудитории сменяется презрением – а ты все стоишь, по-прежнему беспомощный, по-прежнему не делая ничего, но в голову почему-то никак не придет отступить за кулисы.
Окружающие с хищным вниманием глядели на Кена. Кен с безразличием смотрел в ответ.
Карие глаза спокойно скользили по нестройным живым рядам, смело встречаясь с голубыми, серыми, зелеными – и устремлялись дальше, пока наконец не остановились на Айе. Словно почувствовав, что он решился, ритм ударных изменился: стук барабанов стал резче, отчетливей – удары сердца, сжимающегося в предчувствии недоброго.
Зал напитала липкая напряженная тишина. Ни слова, ни вздоха, ни шепота – только надрывные стоны струн сямисена и жалобные вздохи ударных. Стук самурайских дзори Хидаки дробным эхом вторил барабанам.
Плана у Кена не было. Что следовало делать Нории, он понятия не имел – зато прекрасно помнил, для чего явился сам. И что ему хотелось сделать. Улыбка, расколовшая лицо, была воистину демонической – кривой, устрашающей и, к счастью для окружающих, надежно скрыта за причудливо разукрашенной маской.
Брюнет решительно стиснул зубы. Он сделает то, что должен. И зрители ему не помеха. Совсем не помеха – скорее, наоборот. В конце концов, толпа, она всегда хотела и будет хотеть только хлеба и зрелищ.
-
-
26.11.2008 в 19:35-
-
26.11.2008 в 19:46-
-
26.11.2008 в 19:47Машинально повернувшись на звук и бросив мимолетный взгляд на говорившую хозяйку дома, девица раздраженно передернула плечами и, вытянувшись во весь свой небольшой росточек, рывком притянула блондина к себе – так, чтобы оказаться с ним нос к носу. Разозленные зеленые глаза уставились в не менее разозленные голубые.
– Уловка?! – прошипела она, возвращаясь к разговору. – А как же угрозы, которые этот…
Застыв на середине фразы, девица вдруг разинула рот – словно ее осенила какая-то мысль – неуверенно похлопала ресницами и вьюлой крутнулась в сторону грядущего представления. Золотистые волосы легко мазнули Йодзи по лицу. Он угадал, волосы и впрямь были мягкими. Мягкими, пахнули розами – и чуть-чуть сигаретным дымом.
Расширившимися от потрясения глазами девица смотрела куда-то перед собой. Мимо хозяйки вечера – Йодзи нахмурился – на молодого парня в костюме самурая, стоявшего в какой-то паре метров от графини де Лалланн.
– Ой-ё… – в девичьем голосе отчетливо слышался ужас. – Почему он… как он вообще там… Хреново, – сообщила она задумчиво. – Однозначно хреново….
Тонкие пальчики рефлекторно сжались, едва не удавив растерянного Кудо воротничком его же рубашки.
– Какого? – задыхающийся Йодзи тщетно дергал деликатное запястье.
«Свое искусство».
Девица непонимающе уставилась на хрипящего блондина и несколько секунд с недоумением его рассматривала, словно не могла понять, что происходит, кто это – и с какой это, интересно, стати он хватает ее за руки; затем смутилась, покраснела и, поспешно разжав пальцы, нервно хихикнула, тщетно пытаясь разгладить собравшуюся морщинами ткань – отчего скрипящий зубами Кудо испытал страстное желание заколотить нахалку в паркет.
Впрочем, одежда занимала девицу недолго. Пронзительные звуки сямисена (Йодзи недовольно скривился: черт бы побрал этих иностранцев, и что они находят в этих завываниях – лично он их никогда не любил!) вновь привлекли ее внимание к театрализованному действу.
Голубые глаза метнулись к закутанной в черное фигуре, неподвижно замершей посреди зала, затем опять вернулись к Йодзи, нерешительно заметались – между (как будто их хозяйка не могла определиться), после чего, вытянув губы в тонкую решительную ниточку, девица схватила Кудо за руку и резво потащила вперед, вонзая острые локотки в зазевавшихся окружающих.
– Какого черта?! – Йодзи попытался высвободить руку, думая про себя насколько, черт побери, бывает обманчива внешность. Девица выглядела хрупкой и анемичной, а вот поди ж ты… – Куда ты меня тащишь?!
– Поближе, – пропыхтела нахалка. – Приобщитесь к культуре и все такое…
– Это еще зачем?
– Да какая разница? – отмахнулась та. – И потом, вам ведь все равно нечем заняться…
– Да? – взвился Йодзи. – И чья это вина?!
Полный решимости: ни шагу дальше! – Кудо уперся каблуками в паркет… и щегольские ковбойские сапожки мгновенно разъехались на скользких досках. Девица упрямо тянула Йодзи за собой – вот он и скользил, оставляя за собой глубокие колеи на безупречном покрытии пола.
«Черт!»
Столь же внезапно, как и трогалась с места, девица остановилась – и Балинез, не в силах погасить инерционное движение, с размаху врезался в нахалку сзади, после чего, навалившись на нее всем телом, попытался хоть как-то стабилизироваться – и не упасть на пол, тем самым унизив себя окончательно.
Разумеется, девица истолковала эти действия единственно возможным способом:
– Потом, – нахмурилась она, отмахнувшись от блондина как от жужжащего насекомого.
Вот уже очень долгое время Кудо Йодзи не чувствовал себя столь оскорбленным. Какого черта?! Разумеется, он с самого начала не хотел иметь ничего общего с этой ходящей катастрофой – черт, и сейчас не хотел! – однако отмахнуться от него так просто?! И это после того, как она испоганила ему весь вечер, а сейчас еще таскала за собой словно щенка на поводке?!
Блондин нахмурился, наградив девицу, жадно наблюдающую за происходящим, угрожающим взглядом: НИКТО не имеет права игнорировать Йодзи Кудо. Никто – и он ей это докажет, даже если в последствии пожалеет и жестоко раскается. О да, у Йодзи зрело нехорошее предчувствие, что он определенно пожалеет.
-
-
26.11.2008 в 19:47Представление, каким бы ни было, Фудзимию интересовало мало. Учитывая абнормальную одержимость хозяйки японским укладом, следовало ожидать чего-то эдакого – в роде. Возможно, театральная постановка. Но, Кеген, Кабуки. Ничего из того, что он не видел бы раньше – и в то же время полнейший гротеск, уродливое зрелище которого Ран с его врожденным чувством прекрасного не желал наблюдать.
Актеры, выступающие перед выскочками, не понимающими в происходящем ровным счетом ничего, однако же глядящими на все презрительно и несколько скептически «ну надо, же какой примитив!». В то время как лицедеи, ехидно посмеиваясь за стилизованными масками и разрисованными лицами, и столь же полные презрения, сумеют унизить своих зрителей так, что те и восвояси-то уйдут, не осознав, какому осмеянию подверглись.
Вместо того чтоб созерцать происходящее, Фудзимия давал оценку собеседнице и, улыбаясь ей медово-соблазнительной улыбкой, с печалью размышлял, что он в очередной раз пролетел. Девочка хорошенькая, безусловно хорошенькая, но всех ее достоинств – мордашка чуть смазливей, чем у остальных. А значит, вновь ему довольствоваться обыкновенным мясом. Конечно, сочным и чертовски соблазнительным – кто ж спорит, но…
И все же, что бы Ран себе не думал, качество комплиментов, которыми он осыпал глупышку, от этого не страдало. Фудзимия Ран, воплощенная вежливость и галантность.
К этому времени у него не оставалось ни малейших сомнений, куда движется их разговор (а также в том, куда направятся чуть погодя и сами собеседники). Дичь угодила в искусно расставленные силки, и все, что оставалось Рану – нагнуться и забрать добычу.
Глаза девицы, до этого следившие за ним словно пришитые, стрельнули куда-то в сторону – и удивленно расширились. Пухлые накрашенные губки образовали идеальное «О!», после чего их поспешно прикрыла затянутая в перчатку ладошка. Удивляться в высшем обществе прилюдно считалось крайне дурным тоном.
Укоризненно выгнув каштановую бровь и одарив даму взглядом, в котором недвусмысленно читалось: «Как, неужели нашлось нечто, более достойное внимания, чем я?!», Фудзимия самоуверенно обернулся, внезапно (а посему еще более остро) осознав, что взгляды большинства присутствующих обращены в его сторону.
Зрелище, представшее перед глазами Рана, не принадлежало к числу тех, которые ожидаешь увидеть – здесь и сейчас. Несколько секунд настороженного разглядыванья ушли на то, чтобы вобрать в себя картину, после чего идеально очерченные губы Фудзимии расплылись в сардонической улыбке.
Самурай?!
Перед ним стоял молодой, чуть старше двадцати мужчина. Темные каштановые волосы – недостаточно длинные, чтобы связать их тесьмой, и в то же время удовлетворительной длины, чтоб пропускать через пальцы – идеально гармонировали с черным шелком кимоно, рукава и фалды которого были расшиты изображениями раскрытого веера. Ран едва не рассмеялся от этого более чем самоуверенного намека: Миямото Мусаси?
Мужчина стоял неподвижно, словно цветок, застывший в вековечном янтаре, позволяя Рану закончить скрупулезный осмотр. Фиолетовые глаза вернулись к лицу, разглядеть которое, к вящему неудовольствию Фудзимии, не представлялось возможным – мешала белая, расписанная черным, красным и пламенно-желтым демоническая маска. Однако глаза, угольями горевшие сквозь прорези керамики, более чем компенсировали сей досадный минус. Темные, чуть не дотягивают до гагатового (присущий большинству японцев цвет), но пламя, полыхающее в карей глубине, живое продолжение изображенного на маске, делало их взгляд замечательно выразительным и интенсивным. Взгляд, устремленный на него, на Рана. Все более пристальный, все более напряженный – глаз странный самурай не отводил.
Несколько секунд они просто разглядывали друг друга: фиолетовое на терновом. Человек с такими глазами, решил Фудзимия, не может не вызывать интерес – просто обязан это сделать. Странное голодное нетерпение, снедавшее Рана уже которую неделю, внезапно стало утихать. Нарочито, чтобы у присутствующих не осталось и тени сомнения в сущности его действий, Фудзимия бесцеремонно повернулся спиной к своей недавней собеседнице и наградил фигуру юноши взглядом, полным неприкрытого одобрения. Бурливший в зале шепоток сменился изумленным гулом.
Незнакомец моментально напрягся – в ответ на что сам Айя не преминул язвительно осклабиться.
Хорошенький. Пускай Ран и не знал наверняка, пускай не видел лица, он ни секунды не сомневался, что юноша привлекателен. Привлекательны сильные кисти рук с длинными артистическими пальцами, привлекательна сильная смуглая шея, на которой нервно ходит адамово яблоко, привлекательны густые и блестящие волосы… Судить об остальном мешал закрытый наглухо самурайский наряд, а впрочем Ран никогда не жаловался на недостаток фантазии… Тем более, что одежда была Мусаси чуток тесновата и, пусть и ненавязчиво, льнула к атлетическому телу, подчеркивая идеальные пропорции.
«Определенно хорошенький и несомненно аппетитный», – рот Рана, еще мгновение назад сжатый в тонкую скучающую полоску, наполнился слюной предвкушения.
Не отрывая глаз от незнакомца, Фудзимия вопросительно выгнул бровь.
Отступив шаг назад, юноша отвесил ему церемонный поклон.
Предчувствие удовольствие на лице Абиссинца сменилось удивлением, а после – недоверчивой ухмылкой: это что же получается, его только что вызвали на поединок?
-
-
26.11.2008 в 21:15-
-
27.11.2008 в 08:36– Весьма-весьма польщен, что ты определился в мою пользу, – промурлыкал Айя сладко и, углядев, как нервно дернулся противник, довольно заблестел глазами: ни нарочито соблазняющий тон, ни откровенно эротический подтекст от оппонента не ускользнули.
Следуя примеру соперника, Ран столь же медленно опустился на корточки и, вытянув вперед меч, позволил ему скреститься с оружием противника, раздумывая о том, что он уже целую вечность не участвовал в кендо-спарринге – да и вообще, впервые участвует в тренировочном поединке без богу*********************.
Отдавая должное хозяйке, сама по себе идея поединка была довольно интересной. Куда интересней, чем заезженные театральные постановки, хотя почему она пригласила одного единственного мечника (если его и в самом деле можно так назвать – Айя окинул привлекательного самурая задумчивым взглядом) и, тем более, позволила ему сражаться с одним из гостей на боевых мечах – пусть даже в несерьезном поединке – оставалось загадкой.
Фудзимия нахмурил лоб. Считать очки никто не будет. А значит все рассчитано на эпатаж – и победу, которую можно будет определить даже аматорским взглядом. Хм-м…
А впрочем, пожал плечами Ран, если об этом задуматься, в происходящем было куда больше смысла, чем показалось бы на первый взгляд. Безопасность участников нивелировалась в пользу зрелищности. Еще бы, вернуться в средние века, смахнув пыль с тканых гобеленов и источенных ржавых доспехов! Блеск клинков и настоящий самурайский поединок, угроза членовредительства, крови, а, может быть, даже смерти. Все это возбуждает куда больше, чем безопасный спарринг на синаях********************** облаченных в тарэ, до и мэн*********************** противников.
Фудзимия уже практически видел, как, разбредаясь по домам по окончании вечера, усталые, но крайне довольные увиденным гости унесут с собой воспоминания о чем-то едва не сакральном, произошедшем на приеме у графини де Лалланн, как будут неустанно поднимать престиж этой дамы, превознося произошедшее и стараясь изыскать возможность побывать на следующем суаре. Приходилось признать: у хозяйки оказалось довольно сносное стратегическое мышление – или достаточно хорошие советники, которых у нее хватало ума слушать.
Абиссинец скривился: гостям и невдомек, что максимум, который они на самом деле увидят, – это бряцанье клинка о клинок, несколько удачно (да и разве может быть иначе, принимая во внимание, что большинство людей, тем паче европейцев, имеет о кендо невероятно смутное понятие) проведенных ката***********************, а в самом конце – зрелищно выбитое оружие (разумеется, без малейшего, кроме уязвленного эго, ущерба для его неловкого владельца). Затем под бурные овации победитель снимет с себя маску – и окажется не только искусным воином, но и прекрасным юношей, после чего присоединится к гостям, тем самым воскресив уже изрядно подугасшее веселье.
Наверняка какой-то местный увидел лишний шанс унизить напыщенных гайдзинов, которые, натянув костюм самурая и прицепив катану к поясу, нагло претендуют на звание воина. Особую пикантность унижению придаст тот факт, что юноша, сражавшийся под именем Миямото Мусаси, навряд ли сам искусный поединщик (в пользу догадки свидетельствовал факт, что Фудзимия, отслеживающий серьезных кендоистов как потенциальных противников, такого имени ни разу не слышал), а просто нахватавшийся основ птенец: пускай и зрелищно, но не выдерживает критики.
Ран ухмыльнулся, отыскав поверх скрещенных клинков пылающие черным глаза. Наверняка все обстоит именно так. В конце концов, он достаточно хорошо знал общество в целом и японцев в частности, чтобы предположить: процент истины в догадке невероятно высок.
Вот только есть, подумал Айя весело, один-единственный просчет. Мусаси следовало знать заранее, кого он вызовет на бой.
Не то чтоб этот выбор был большим. Присутствующие, из тех, кто все-таки одел костюмы, а не дополнил масками смокинги, предпочитали наряжаться в древнегреческие боги. Ран мысленно хмыкнул, припомнив язвительно про оговорки по Фрейду. Фактически кроме самого Фудзимии имелась только пара-тройка человек, которые подходили для исполнения плана. И не беда смазливого бойца, что он… слегка ошибся в выборе.
Юноша снова кивнул, и столь же медленно, как садились, оба встали, синхронно сделав шаг назад и все еще не разрывая зрительный контакт.
Ран уже наметил план действий и просто не мог удержаться от довольного хмыканья в предчувствии исполнения. О, разумеется, он посодействует замыслу и даст этим зевакам зрелище, которого они так ждут – волнующее, опасное, занимательное зрелище, позволив Миямото отработать полученные деньги. Правда с одним существенным нюансом – победа в конце достанется ему. Потому что – Айя хищно осклабился, и часть гостей, стоящих рядом, при виде этой ухмылки нервно отпрянула в сторону – побежденный достается победителю. А Ран отлично знал, как именно распорядиться завоеванным трофеем.
Хорошенький юноша – явление куда более волнующее, чем любая из здешних девиц, по крайней мере, не столь тривиальное. А уж этот конкретный парнишка… Разумеется, Ран попытается сдержать себя и не причинить потенциальному любовнику ущерба. Будет жалко превратить столь шикарное тело в манекен, годный лишь для демонстрации кендо-искусства – в то время как Фудзимия уже измыслил для него предназначение поинтереснее.
Абиссинец пристально следил за принимающим боевую стойку противником. Повернувшись боком и используя кисти рук в качестве щита, так называемый Мусаси выдвинул правый локоть, перенося свой вес на переднее колено и выпрямляя заднее. Фудзимия одобрительно кивнул: стойка была идеальной, словно срисованной из учебника по кендо. А значит, отметил он про себя, это будет школа Синкагэ. То есть удары, наносимые преимущественно по рукам.
«Колесо» служило более чем прозрачным приглашением к атаке.
Ну что ж… Ран криво ухмыльнулся. С его баттодзюцу будет довольно сложно приспособиться под не столь агрессивного и куда более медленного (а в этом он ни секунды не сомневался) противника. Что будет вдвойне забавно – так сказать, задача в задаче.
Движение, которым Айя выхватил катану, было значительно (хотя и не настолько, чтобы это бросалось в глаза) медленнее, чем того предписывали требования Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю.
-
-
27.11.2008 в 08:36Правда, он убил тренера, так что поди разберись, за что именно тот его гонял бы. До чертиков претензий накопил – и это не считая времени ученичества.
Единственное, что в данную минуту беспокоило Фудзимию: даже замедленный, удар окажется слишком быстрым, чтобы противник его отразил.
«Будет довольно неприятно, если он слажает… – Ран сморщился, представив, как катана рассекает ткани – и на навощенный паркет щедро брызжут кровавые капли. Желая исключить малейший шанс летального исхода, он даже целился левее, опасаясь рассечь грудную клетку противника, если тот окажется столь неопытен, что не успеет отбить даже медленный меч. Конечно, в этом случае ранения не избежать, однако против этого он был уже бессилен. Фудзимия философски пожал плечами: в конце концов, рука – это вам не грудина.
В случае же, если все пройдет благополучно, Ран ожидал, что противник встретит нападение рекомендованным в подобных случаях его школой тинрю – «драконом, свернувшимся на воде» – уйдя из-под удара в попытке провести очередную атаку по рукам. Которую сам Ран естественно парирует. Мысленно он уже успел выстроить рисунок будущего боя, адаптируя свои атаки и контратаки под технику Синкагэ. Поединок должен был получиться необычайно зрелищным.
Однако Абиссинца ожидал сюрприз – и сюрприз неприятный. Фудзимия инстинктивно напряг мышцы в ожидании удара… которого не последовало. Уклонившись от атаки гладким смазанным движением, противник проигнорировал специально открытые запястья и атаковал в лицо. Отточенное лезвие хищно лизнуло бледную щеку, оставив после себя косой кровоточащий порез.
Раздался коллективный вздох.
Ран среагировал мгновенно – отскочив назад и уходя из зоны возможной атаки. Одной рукой сжимая рукоять катаны, второй медленно провел по щеке, по-прежнему не в состоянии поверить в случившееся, после чего поднес к глазам испачканные красным пальцы.
Фудзимия рассчитывал, что неопытный противник будет шокирован успехом и кровью, которую ему удалось пролить, еще сильнее, чем зеваки, однако взгляд гагатовых глаз, которым наградил его Мусаси, был спокойным и нарочито бесстрастным.
Наивная уверенность, что произошедшее – случайно, рассыпалась в прах. Сомнений не оставалось: противник понимал, что делает, и понимал, к чему это приведет.
Не опуская глаз, Айя вопросительно выгнул бровь, намекая, что не совсем понимает. Ответный взгляд соперника взрезал: шквал эмоций, слишком сплавленных, чтобы отделить одну от другой, тем более – назвать, и в то же время столь сильных, столь интенсивных, что их, казалось, можно потрогать.
«Хм-м, он, кажется, и вправду жаждет моей крови…»
Желая показать, что время на раздумья вышло, Мусаси снова встал в «колесо».
Ран ухмыльнулся и, не сводя глаз с противника, нарочито медленно облизал окровавленные пальцы, после чего так же медленно вернул меч в ножны и, готовясь к атаке, принял низкую стойку. Во рту господствовал металлический привкус крови и жгучей горечи. Фудзимия чувствовал, как тягучий ручеек стекает по щеке и пачкает кимоно – и был не в состоянии сдержать ухмылки, пускай из-за ранения она и съехала на сторону.
Похоже, что он недооценил Мусаси. Похоже, что одетый в слишком тесное для боевого облачения рэйфуку парень и вправду был достоин звания противника. Противника, с которым не нужно сдерживаться, которому можно (и следует!) причинить как можно больше боли – поскольку он мечтает причинить ее тебе. Похоже, что – ухмылка Рана стала шире, затеплив огнем предвкушения аметистовые глаза – ему наконец-то встретился достойный вызов.
-
-
27.11.2008 в 08:36В бою же с таким серьезным противником, как Айя, любая эмоция, туманящая рассудок, была практически самоубийством. Кен понимал это – хорошо, чересчур хорошо… и все же ничего не мог с собой поделать.
При виде ухмылки, с которой любовник встретил его атаку, Хидака заскрипел зубами, чувствуя, что начинает клокотать от ярости. О, разумеется, для Рана это всего лишь игра. Еще одна игра – навроде пятнашек.
Кен был готов пойти на что угодно, лишь бы стереть с тонких айиных губ эту бесящую усмешку.
Хидака занес клинок, размышляя, удастся ли выполнить задуманное с теми жалкими крохами знаний, которыми он владел о кендо. Пусть Сибиряк сражался исключительно багнаками, как и любой другой член Вайсс, он был осведомлен (как минимум, в зачатках) о техниках владения другим оружием, чтоб – если вдруг – иметь хотя бы смутное представление о том, с чем столкнулся. Остальное уже зависело от ловкости и силы.
Сейчас все было по-другому. Багнаков у Кена не было – одна катана, чужое, незнакомое оружие, не лучшего качества, с коллекционным клинком Фудзимии его уж всяко ее не сравнить. Лезвие – длинное, отливающее серебром, одно заместо привычных пяти – Хидакой не воспринималось, тело видело его искусственным, насильно вживленным отростком.
«А впрочем, – отметил брюнет, глядя, как расцветают на белом шелке кимоно темно-красные капли, – с учетом всего я справляюсь неплохо».
По правде говоря, в активе Кена значилось всего два пункта – которые он собирался использовать максимально. Первое: не зная правил и ограничений, навязываемых кендзюцу, он, пусть и обедняя свою технику до скудности, не позволял им ограничивать свои возможности, сосредоточившись на том, чтобы достичь как можно большего урона.
«Правда, в случае с Раном, – ухмыльнулся Кен криво, – эпитеты «максимальный» и «ну хоть какой-нибудь» являются эквивалентными…»
А во-вторых… он слишком хорошо знал Айю. Годы совместной работы и жизни, львиная доля которых пришлась на спарринги один на один, позволили Хидаке изучить технику Абиссинца достаточно хорошо, чтоб если и не атаковать того успешно, то хотя бы уклоняться – по скорости они были равны.
А уклоняться приходилось постоянно: охваченный азартом, Фудзимия слетел с тормозов и окончательно перестал себя сдерживать – Кен видел это хорошо.
«Напряжение в его глазах, теперь оно не сексуальное», – читать любовника оказалось легко – сейчас, когда Хидака не боялся это делать. Ран жаждал триумфа: сломить противника, сломить, растоптать, получить в свое распоряжение и подчинить…
Сглотнув, Кен истово попытался убедить себя, что хочет того же.
-
-
27.11.2008 в 08:37С той самой минуты, как начался бой, Ран напряженно вычислял, что именно было не так, и наконец пришел к выводу, что не так было все. Слишком уж много оказалось нестыковок.
Стойки, принимаемые противником (когда он вообще утруждал себя в них вставать) были не просто академически верными – идеальными. И это было все, что оставалось в технике Мусаси от традиционного кендо. Катану он держал по-разному: иногда как того предписывали правила, иногда за клинок, абсолютно не боясь поранить руки, но чаще всего так, словно это было совсем другое оружие. То же самое касалось и его кендзюцу: доля классических ката в нем составляла менее десятой части, а техник школы Синкагэ, к которой – как Ран поначалу считал – он принадлежит, была и того меньше. Но больше всего противника выдавали ноги.
В кендо различали шесть основных способов передвижения, каждый из которых соответствовал тому или иному ката (вари). Работа ног Мусаси не имела с ними абсолютно ничего общего. Затянутые в черные хакама, они двигались по какому-то замысловатом рисунку, эффективному несмотря на его полную чужеродность искусству поединка на мечах, и удивительно подходившему хищным повадкам противника.
«Словно тебя атакует голодный горный кот. Похоже, – ухмыльнулся Фудзимия, – от Миямото Мусаси в нем есть куда больше, чем просто вытканные на рэйфуку гербы».
Теперь уже Айя не сдерживался. Ахающая толпа, окружающие – все воспринималось отстраненно, как будто сквозь пленку, казалось отдаленным и лишенным смысла, неважным и второстепенным, единственное, что имело значение, до чего сейчас сузился мир, была облитая черным фигура, тенью ускользающая от атак.
Еще одна непонятная странность. Разгоряченный поединком, Ран вкладывал в удары всю боевую ярость, весь пыл, все искусство – теперь он не думал о том, чтобы уберечь или не ранить противника, не беспокоился, что будет, если атака все-таки достигнет цели – он с нетерпением этого ждал, однако сколь бы стремительными ни были нападения, все до последнего пропали втуне. Мусаси подавался под атаками, словно вода, ускользая за тончайший волос до удара – лишь для того, чтобы нахлынуть вновь. Сколько они уже сражаются – четверть, полчаса? – а Ран даже не смог его поцарапать. Не то что поцарапать – рэйфуку не сумел задеть!
«Все равно, что сражаться со своим зеркальным отражением, которому не нужно просчитывать, что ты предпримешь в следующий момент – потому что оно и так это знает».
По раскрасневшемуся лицу Фудзимии расползалась улыбка, широкая, ни капли не похожая традиционные формальные усмешки. Ран еле сдерживался, чтоб не расхохотаться от пьянящей радости. Да уж, действительно достойный вызов!
«Надеюсь, столь завидную изобретательность мой Мусаси проявляет не только сражаясь».
Свои предположения Фудзимия собирался проверить чуть позже.
-
-
27.11.2008 в 08:37«Ты должен».
«Я знаю, но… не могу».
Примерно к середине поединка Кен понял: Рана он убить не сможет. Не только потому, что это было почти невозможно технически: бой начался уже давно, но Абиссинец не слабел – наоборот! – без устали бросался на соперника, отыскивая мельчайшие огрехи в обороне, намереваясь загнать в угол, и с каждым новым разом попытки становились все успешнее. Но даже выпади ему подобный шанс, Кен просто не сумел бы себя заставить.
Кровь из поврежденной щеки стекала на кипенно-белое кимоно, пятная ткань как раз напротив сердца, словно ее выталкивало наружу пробитое предсердие – и при одной лишь мысли, что это может оказаться правдой, Хидаку начинало тошнить.
«Почему?» – терзался он, из последних сил уходя от ударов, становившихся все яростнее, все безумней и неотвратимее. – Почему я?..»
«А почему бы нет? – поинтересовался возникший из темных глубин сознания Казе, спросил и рассмеялся – Казе, располосованный его же багнаками. – Это твой рок, мой сладкий Кен: ты любишь их – они тебя предают. Потом ты их убиваешь – и все повторяется снова…»
Кен протестующе покачал головой и, запнувшись, сбился с шага. Потеря ритма едва не вылилась в катастрофу. От клинка он смог увернуться лишь по чистой случайности – заточенное лезвие просвистело у самого лица, обдав разгоряченную кожу волной холодного воздуха.
«Сейчас не время! – брюнет попытался сосредоточиться, слишком хорошо осознавая, чем именно рискует в случае неудачи: как минимум увечье и, скорее всего, необратимое.
Собраться не получалось: непроходящее напряжение последних месяцев плюс усталость, вызванная пренебрежением к своему телу, навалились на Хидаку свинцовой пеленой, мешая дышать, мешая сфокусироваться на происходящем. В голове гудело, горло судорожно спазмировало, перед глазами плавали разноцветные пятна…
Почувствовав, что противник слабеет, Фудзимия удвоил напор. Точеные черты исказились в голодной гримасе – и Кен не смог побороть мелкой дрожи: под взглядом беспощадных фиолетовых глаз он чувствовал себя так, словно в него впились и жадно терзали чьи-то хищные клыки.
Ответный взгляд, которым он полоснул Абиссинца, был полон отчаянья и отвращения. Скорей бы все это закончилось, весь этот поединок, этот фарс! Хидаке больше не хотелось мстить, он жаждал уйти и не видеть Фудзимию. Желательно никогда.
«Пора заканчивать», – решился Кен.
Клинки со скрежетом скрестились у гард и, образовав гротескную букву Х, так и застыли – каждый из противников тщился оттолкнуть меч другого – напряженные лица разделяло не больше ладони. Близко. Слишком близко. Фиолетовые глаза замкнулись на терновые – и Кен почувствовал на губах горячее дыхание Рана.
– Давай закончим, – предложил он хрипло.
– Почему? – в голосе Фудзимии отчетливо звучали веселые нотки. Уж этот несомненно забавлялся...
– Я так хочу, – пояснил Кен.
– Почему?
– Я так хочу, – повторил Хидака шепотом.
– Хн, – протянул Ран задумчиво, и Сибиряк от неожиданности вздрогнул: уж слишком неожиданным было это напоминание о том, прежнем Ране. – Тебе не кажется, что это не совсем справедливо?
– Я… Почему? – переспросил Кен тупо.
– Ну как же, – усмехнулся Абиссинец. – В конце концов, ты ведь пролил мою кровь. И вот сейчас предлагаешь прекратить поединок, в то время как я …. хотел бы получить что-нибудь… хм-м… равноценное.
А дальше все произошло молниеносно. Отбив клинок соперника своим, Ран обхватил его рукой за шею и, рывком притянув к себе – так резко, что тело врезалось в тело – впился в губы.
Кен охнул и растерянно застыл, чувствуя себя так, словно его окатили ушатом холодной воды. Сейчас он полностью забыл о контратаке, о том, что по-прежнему сжимает в руках оружие – мог только ошалело моргать, бессильно опустив зажатую в руке катану.
Целоваться сквозь узкую прорезь маски было трудно, однако Фудзимия справлялся мастерски. Раздвинув несопротивляющиеся губы, проворный язык Рана скользнул внутрь. Кен машинально подался вперед, отдаваясь уже слегка подзабытой ласке, чувствуя на себе насмешливый взгляд, ощущая как двигается, обводя контуры зубов, чужой язык, как коснувшись уже его языка, робко, почти неощутимо отступает назад и… как впиваются в нижнюю губу острые зубы, сжимаясь и безжалостно терзая.
Охнув прямо в полуоткрытые губы любовника, брюнет почувствовал, как рот наполняется острым привкусом железа. В фиолетовых глазах Айи светились дразнящая насмешка и чувство собственного превосходства, торжество победителя и обладателя. Давление на нежную плоть ослабело, зубы разжались – лишь для того, чтобы их вновь сменил язык, искусный, знающий, ловкий, осторожно пробегающий по следам укусов, тревожа маленькие ранки.
Секунду или две шокированный Кен разглядывал Фудзимию – после чего ударил. Даже нанесенный левой рукой, удар оказался достаточно сильным, чтобы отбросить Айю в сторону. Не ожидавший ничего подобного, Абиссинец упал на пол и… встать он уже не успел. Дрожа от ярости, Хидака пересек разделяющее их расстояние в один-единственный шаг и, наконец-то вспомнив об оружии, приставил клинок к беззащитному горлу любовника.
Некоторое время они разглядывали друг друга: Ран, сидевший на земле и ощущающий у шеи холодную сталь меча – и Кен, приставивший этот меч, все тело которого, кроме сжимающей оружие руки, периодически сотрясалось от дрожи. Фиолетовые глаза сцепились с карими, после чего Фудзимия пакостно ухмыльнулся… и начал медленно наклоняться на лезвие. Рот Кена непроизвольно открылся.
И тут в абсолютной тишине, воцарившейся в замершем зале, прогремели одинокие аплодисменты.
-
-
27.11.2008 в 08:38До сих пор из схваток с Айей победителями выходили только Шварц – за вычетом Фарфарелло. Последнего интересовал исключительно Кен, багнаки которого оказались достойными многочисленных клинков берсерка. Из тех же, кто не обладал сверхъестественными способностями, побить Фудзимию удалось лишь Хидаке, и то – единожды и в драке на кулаках. Побить же Айю, когда он с катаной?!..
Блондин неуверенно заозирался по сторонам. Окружающие выглядели не менее пришиблено, не ожидая ни такого финала, ни – если уж на то пошло, кульминации с поцелуями – а посему не очень-то понимали, как следует реагировать.
Наблюдая за распростертым на полу Фудзимией, Йодзи посетило нехорошее предчувствие, что как только тот встанет, немного отряхнется и вспомнит, кто именно его сюда привел, сам Кудо долго не протянет.
«И все, что от меня останется, – подумал Йодзи с грустью, – это коллекция стрингов и эротических журналов, которые (зная моих товарищей по команде) переживут меня ненадолго. Правда, – вспомнилось Балинезу, – была еще и брошюра…»
Аплодисменты зазвучали в помертвевшем зале громовым раскатом.
Внутренне сжавшись в комочек, блондин протяжно застонал: захлопала девица. Не отрывая глаз от поединщиков и даже не утруждая себя тем, чтоб повернуться в его сторону, нахалка сжала губы – и прошипела:
– Хлопай!
– Ты с кем сейчас вообще говорила?
Вытянув губы в тонкую мрачную ниточку и не прекращая аплодировать, девица ткнула Йодзи в печень острым локотком:
– Хлопай давай, кому сказано!
– Хлопать – когда Айя поиграл?! – переспросил блондин. – Да ты с ума сошла… И не подумаю – он же меня со свету сживет!
Повернувшись к Кудо и хлопнув пару раз под самым носом, словно исполняя некий страстный латиноамериканский пасадобль, девица угрожающе пообещала:
– Не сживет он – сживу я. Советую подумать хорошенько, кого из нас двоих ты сейчас боишься больше…
Заглянув в чистые, по-детски прозрачные голубые глаза, Йодзи перевел взгляд на все еще лежавшего на земле Рана – и непроизвольно сглотнул.
«Черт, дилемма, – подумалось блондину с грустью. – Ран вроде страшнее, но она… она – ближе».
Прокляв в душе счастливый случай, благодаря которому ему-таки удалось разжиться гребаными приглашениями на этот гребаный вечер, Кудо неуверенно захлопал.
«Прости меня, Айя…»
Странно, но именно его аплодисменты прорвали плотину. Зал буквально взорвался овациями, перешедшими в одобрительные крики «На бис!» и «Виват!».
Йодзи почувствовал себя настоящим героем. Жаль лишь, что все известные ему герои обычно плохо заканчивали. Очень плохо.
Смерив задумчивым взглядом ликующую толпу, со всех сторон обступившую бойцов, девица нахмурила брови и, очевидно решив, что здесь теперь обойдутся без них, вновь ухватила Йодзи за рукав – и резво потащила прочь.
Вот только на этот раз блондин не собирался потакать произволу. И наживать еще неприятностей – в придачу к уже нажитым.
– Подожди! – сердито вырвав руку, Кудо раздраженно уставился на нахалку. – Куда ты меня тащишь?! И главное, с какой стати?!
– Ну-у, – мгновенно напустив на себя невинный вид, девица призывно взмахнула ресницами. – Вообще-то я о тебе заботилась…
– Правда? – прорычал Йодзи, почувствовав, что на виске вспухает вена.
– Ага, – кивнула она серьезно. – Ну-у… ты ведь сам сказал: твой друг захочет сжить тебя со свету... Думаю, когда он наконец поднимется на ноги, будет лучше если мы окажемся подальше.
– Хорошая идея, – закивал блондин согласно. – Мне нравится как это звучит – подальше. Особенно ты – от меня.
Крутнувшись на каблуках, Йодзи взял курс на стойку.
– Эй, – позвала девица вслед. – Куда ты собрался?!
– Топиться, – огрызнулся он через плечо.
– В туалете, что ли? – фыркнула нахалка.
– В алкоголе, – отозвался Кудо едко.
Единственное, что хоть как-то утешало Йодзи при мыслях о грядущей расправе в исполнении Абиссинца, было то, что в споре с этой мелкой язвой последнее слово осталось за ним.
-
-
27.11.2008 в 08:38Люди вокруг прибывали, одобрительно качали головой и что-то говорили. Кен машинально соглашался, жал протянутые руки. Кто-то хлопал его по плечу…
Среди толпы он заметил бледное лицо хозяйки. Графиня смотрела на него с улыбкой, однако в серых глазах застыло недоумение, и Кен уже в который раз задался вопросом: а что должен был сделать настоящий Нории? О чем таком они договорились? Хидака напряженно размышлял, в то время как помертвевшие карие глаза искали в толпе Цукиено.
Кену хотелось, чтобы о нем позаботились, забрали отсюда – сама мысль о том, чтобы остаться в этом шумном, запруженном месте была непереносима. Он бы не медлил ни секунды и ушел один, но сомневался, что сумеет добраться домой самостоятельно. Впервые за долгое время Кен чувствовал себя больным и совершенно измученным.
Светлая макушка мелькнула в гуще наплывающей толпы, но, прежде чем Хидака успел окликнуть товарища, уплыла в неизвестном направлении в сопровождении черного стетсона.
«Йодзи, – сообразил брюнет. – Он с Йодзи, а это значит, что ему не до меня…»
Кен машинально оглянулся на человека, у которого до этого дня всегда искал помощи и поддержки. Ран сидел на полу, окруженный людьми, которые то и дело справлялись о его здоровье, предлагали вызвать доктора, поздравляли... Внимание Фудзимию тяготило. Насколько брюнет мог судить по нетерпеливым резковатым ответам, Абиссинцу не терпелось отделаться от присных. И если Кен просеивал толпу, пытаясь разыскать друзей, то Айя не сводил глаз с бывшего соперника, а убедившись, что наконец привлек его внимание, медленно слизал темневшую в уголке рта каплю крови.
«Моей крови», – осознал внезапно Кен.
Воздух, Хидака отчаянно хватал себя за горло, ему нужно на воздух.
И спотыкаясь, словно пьяный, он побрел к балкону – слепой к происходящему, глухой расспросам, предложениям и комплиментам.
-
-
27.11.2008 в 08:40-
-
27.11.2008 в 08:55