Название: Смотреть
Автор: chinpunkanpun
Фэндом: Weiss Kreuz
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Йоджи/Оми
Рейтинг: R
Жанр: романс
Предупреждения: написано по первому сезону аниме, ООС и панический бред
Саммари: заказ был такой: «Йоджи/Оми, формальное принуждение, hurt-comfort, связывание леской, любовь и хэппи-энд»
Статус: закончен
Дисклеймер: аниме наверняка чьё-то
смотреть дальшеОми.
Смотреть. Смотреть на мелкий дождь, разбивающийся о тонкий лёд. Смотреть на раздавленную крысу у края дороги. Смотреть на жёлто-красные деревья.
Дышать. Медленно так.
Считать, рассчитывая дыхание. До четырёх – на вдох, до трёх – на выдох.
Не слушать. Потому что ещё пара фраз: «Эй, Оми, ты, правда, думаешь, что мне идёт это пальто?» или «Оми, тебе не надо надевать эти джинсы – у тебя в них ноги коротковаты, ну, между нами, я в этих вещах разбираюсь» или «Оми, я так рад, что нам удалось выбраться вдвоём куда-то – мы совсем не общаемся в последнее время» или…
- Оми, подожди…
Они останавливаются уже возле машины. Напротив – большая витрина. Мальчик кладёт покупки на заднее сиденье. Его спутник рассеянно шарит по карманам, доставая пачку сигарет. Вытягивает одну, прикуривает и всё это время не сводит глаз со своего отражения. Высокая стройная фигура в серебристом пальто чуть ниже колен. Вьющиеся светлые волосы путаются с искусственным мехом воротника.
Парень затягивается и красиво откидывает голову, чуть улыбаясь. По-особенному. И уголки губ чуть дрожат.
- Оми, мы так редко разговариваем в последнее время… У тебя что-то стряслось?
Ему не нравится, никогда не нравилось собственное имя. Балинез почему-то считает необходимым постоянно повторять его.
Мягко улыбнуться в ответ. Несложно. Он привык улыбаться так, как нравится Йоджи. Так, чтобы этот придурок думал, будто у него всё хорошо.
- Всё нормально, правда, – с голосом чуть сложнее. Никакой сухости, больше эмоций, немного извиняющиеся интонации. – Просто работать много приходится. Ты же знаешь.
Холодный воздух. Болят глаза. Много людей. А покурить в машине Кудо, разумеется, не может – ловит взгляды проходящих мимо девиц, улыбается им, всем вместе, ни одной в отдельности. Оми ждёт.
- Оми, тебе, правда, нравится новое пальто?
Непонимающий взгляд, брови вверх, чуть прикусить губу, словно что-то формулируешь. И медленно сосчитать до десяти.
- Конечно, Йоджи. Ты же знаешь, оно шикарное. Да ни одна девчонка мимо пройти не сможет!
«Мне не нравилось и предыдущее, но в этом ты выглядишь как блядь. Высокооплачиваемая, если угодно. Ты как, по улицам не боишься без лески ходить? Ну, знаешь, кретинов полно. Затащат в подворотню и…»
Кудо доволен – улыбается. Закидывает окурок в мусорку.
- Оми, с тобой хорошо. Нет, я всех наших ребят люблю. Но ни с одним душевно не поговоришь. Айе просто дела ни до кого нет. Кен скажет то, что мне надо услышать. А с тобой хорошо так, спокойно. Поехали? Всё ведь купили?
- Ты езжай. Я пройдусь немного. Захотелось вдруг.
- О, отличная идея, я с тобой.
- Нет, Йоджи, - он продолжает улыбаться. Даже мягче, беспечнее. – Не надо, езжай. Я хочу подумать.
- Что-то случилось всё-таки, да? Я ведь чувствовал… Знаешь, у меня есть такое – ну чувствую я, когда близкому человеку плохо.
- Ничего не случилось. Всё будет хорошо. Я просто ненавижу этот город.
И уйти, пока Кудо не успел начать новую реплику. Оми и так знает всё, что тот может ему сказать.
Йоджи.
Дрянь. Мелкая лицемерная дрянь.
Йоджи старается дышать медленно и спокойно.
Можно догнать Оми. Можно крикнуть что-нибудь. Можно ещё поговорить вечером, дома. Он сидит в машине. Тупая боль стучится в правый висок. Остаться было правильно. Он это знает. Он знает многое. Он только не знает, как говорить с Бомбейцем, когда тот серьёзен или зол, только и всего.
Он закрывает глаза, глубоко вздыхает и заставляет себя улыбнуться.
В детстве на Новый год мама разрешала ему делать всё, что он пожелает. У кого спросить разрешения придушить Оми – Кудо не знает. Спросил бы.
Оми.
Он когда-то читал, что к городу надо привыкать, как к новой одежде. Недолго, несколько дней. Он читал об этом в хорошей книге – он вообще любил читать и любил хорошие книги с плохим концом. Он читал и улыбался про себя. В этом городе он родился и вырос. Этот город был ему чужим. Оми привык, и тот перестал его напрягать. Просто иногда эмоции зашкаливали и выходили из-под контроля. Как сейчас.
Ему трудно дышать, а он зачем-то вспоминает ту самую книгу: слишком яркую обложку, мягкую, глянцевую, приятную на ощупь, желтоватые страницы и ту самую строчку: «К новому городу тело привыкает, как к новой одежде, не сразу».
Ему трудно дышать, и кругом – люди. Много людей. Давят. Он странно петляет – только бы выбраться быстрее, только бы его не трогали, только бы не прикасались.
Почему в толпе все так уродливы? Почему столько неприятных запахов?
Неужели этих людей, вот таких, кто-то любит и ждёт?
Передёргивает от омерзения. Хочется кричать, ещё больше – врезать любому, кто заденет хоть рукавом.
Справа дома расступаются, морщиной убегает вглубь города узкая улица. Оми прибавляет шагу и сворачивает. Здесь становится чуть легче – здесь он один. А то, что шатает немного – ерунда, пройдёт.
Темнеет. Фонари горят через один, луж не видно, и не знаешь – поскользнёшься или зачерпнёшь ботинком воду.
Не стоило, наверное, говорить всего этого Балинезу.
Оми хмурится и снова сворачивает. Он плохо знает этот район. Не очень чётко представляет, где находится. Неважно, к чёрту. Болит спина. Он прислоняется к стене, чувствует лопатками, сквозь куртку, холодный мокрый кирпич и смотрит вверх. Звёзд нет. Там, наверху, вместо неба, тёмное грязное марево. Оно вязкое и будто куда-то движется, словно огромный слизень. И мальчик думает – что будет с небом, когда эта тварь уползёт. Может, его не станет?..
Боль не проходит, усиливается. Оми кажется, в нём что-то сломалось и лезет теперь наружу острым ржавым медным штырём, таща за собой лопатки обрывая волокна мышц, вспарывая кожу. Ему кажется, он это слышит. Ему кажется – ещё чуть, и тишину разобьёт почти жалобный скрежет металла, вышедшего наружу и натолкнувшегося на стену.
Цукиёно закрывает глаза. На внутренней стороне век – Йоджи, он ищет сигареты в карманах и закуривает. У него неимоверно красивые пальцы, красивые руки, красивые жесты, красивая фигура и красивые глаза. Вот только сам он ни хера не красивый.
Холодно и ветер. На глаза наворачиваются слёзы, и Оми плачет. Неожиданно для самого себя.
Йоджи.
Возвращаясь из клуба, Йоджи зол на себя – он возвращается рано. Заново прокручивает в голове вечер. Снова. Ещё раз. Неужели взаправду ушёл только из-за того, что ту девицу зовут Аска?
Чуть дрожат руки. Фонарь у дома перегорел, потому с замком приходиться повозиться. Наконец ключ мягко поворачивается трижды. Кудо закрывает за собой дверь и поднимается на второй этаж. Тянется рукой к выключателю. Щелчок. Света нет. Он ругается в темноту и идёт в свою комнату.
В окне на кухне луна, круглая и жёлтая, как масло. За столом сидит Оми. Не шевелится, только плечи часто поднимаются и опускаются.
Они не разговаривают седьмой день. Для обоих это в новинку. Обычно после ссор Цукиёно извиняется первым – умеет это делать, находит нужные слова. Те, от которых Йоджи становится легче, и он вдруг выговаривает всё то, о чём клялся себе молчать. Кричит, что переживает, что хочет помочь, но не знает, как. Что чувствует себя бесполезным. Потом удавкой захлёстывает стыд. Потом.
В этот раз всё пошло почему-то иначе. Мальчик вернулся поздно, злым и тихим. Отказался от ужина и ушёл в свою комнату. А утром из-за чего-то наехал на Йоджи. Тот то ли комп забыл выключить, то ли, наоборот, выключил и прервал какую-то загрузку. Точно Кудо не помнил. Он помнил только Бомбейца – было солнечно, и его волосы отливали золотым, как берёзовые листья осенью.
Кен пробовал их помирить. Кажется, Цукиёно его послал. Кажется, тогда Хидака просил помощи у Айи. Кажется, Айя тоже его послал: пока на миссиях нет проблем, всё нормально.
Тогда Йоджи подошёл сам. Оми молча выслушал весь сбивчивый бред, в который превратилась заготовленная речь, и заявил, что не обиделся. Это была единственная фраза, адресованная Кудо за всю неделю.
Его чуть ведёт, и Балинез опирается о дверной косяк. Бомбеец не оборачивается. Тихое урчание холодильника. Пол будто подрагивает в такт. Окна за последнюю неделю никто из них так и не взялся мыть. Кудо чему-то широко улыбается и делает шаг вперёд. Луна на секунду становится ближе.
Он кладёт руки Оми на плечи. Цукиёно не вздрагивает, ничего не говорит, не удивляется. Поднимает голову со сложенных рук, поворачивается и смотрит на парня. Недолго. И снова – в окно, на луну, так удачно повисшую напротив.
Кажется, мальчик дрожит, а его глаза будто из жидкого стекла, которое чуть – и расплещется по лицу. Йоджи слегка сжимает пальцы и ведёт от шеи к плечам. Возвращается. Кожа под ладонями становится теплее, и Бомбеец тянется за движениями, продлевая их.
Кудо наклоняется и обнимает. Чувствует, как захлёбывается ударами сердце Оми, как он медленно расслабляется. Балинез улыбается и опускает голову ему на плечо. Почему-то этого очень хочется. Почему-то это кажется простым и ясным, разумеющимся с самого начала. Почему-то очень хочется тепла. Из-за полнолуния, наверное.
Йоджи вздыхает – в шею. Он столько всего хочет сказать. Ему кажется, что слова жужжащим роем окутывают их. Ему кажется – только открой рот, и они сложатся в верной последовательности. И он всё расскажет: как всё валилось из рук, как умудрился даже на Кена сорваться. Как сейчас, в эти минуты, с ним творится что-то непонятное. Что ему горько, одиноко и почти страшно. За себя, за них всех, а за Оми особенно. Что чертовски хочется быть ближе, но он знает лишь один способ.
Молчит. Тогда вместо слов в голову лезут ненужные мысли.
Они ненормальны. Все четверо. Они больны. Существуют в прошлом, прячутся в прошлом так просто и так самозабвенно, как летом ныряют в тёплое море. Дышат прошлым. Но каждый считает необходимым продемонстрировать, что они живы, что не умерли тогда.
Они стараются изо всех сил, и каждый день превращается в домашний театр.
Оми играет в семью. Будто они четверо не чужие друг другу, будто место, где они живут, – самый что ни на есть всамделишный дом. Остальные ему не мешают, подыгрывают. А мальчик искренне рад, когда им удаётся собраться за столом во время ужина и трепаться о чём-нибудь ерундовом, как это бывает в нормальных домах.
Айя корчит из себя бесстрастного посланника Справедливости – именно так, с большой буквы. Его не волнует никто и ничто. Ему важно одно – спасти всех, кого только можно, наказать каждого, кто того заслуживает. Порой Йоджи кажется, парень однажды выйдет на улицу и крикнет на весь квартал: «Эй, вам не требуется помощь?» И прибавит уже еле слышно, шёпотом, или вовсе про себя: «А то мне очень нужно. Хоть кого-нибудь спасти».
Кен возится с пацанами из соседних дворов. Собрал футбольную команду из шпаны. И хрен его знает, что Хидака говорил этим детям, но они теперь в нём души не чают. Чуть не ревут, если грозит запретить играть со всеми. Обсуждают какие-то матчи, рисуют схемы и толкутся каждый вечер у магазина, ожидая конца рабочего дня.
А он, Йоджи, просто пытается чувствовать. Чувствовать настоящее, чувствовать время, чувствовать, что живёт. Это лучше всего получается, когда гонишь по трассе, выжимая по максимуму, или пьёшь, или сигаешь с парашютом, или трахаешь самую симпатичную девчонку в клубе.
Они стараются изо всех сил.
Кудо дышит Оми в шею. Тот дёргает плечом – щекотно. И совершенно не сопротивляется, когда Йоджи поворачивает его и целует.
Включается свет, и Балинез мельком видит их общее отражение в окне. Потом мальчик отстраняется, встаёт и включает чайник.
На лестнице уверенные шаги Кена.
Следующие несколько часов они сидят на кухне. Хидака рассказывает о поездке за город со своей ребятнёй. Они пьют чай с пирожными, шутят и смеются – всё так, как любит Цукиёно.
Уходя спать, он прощается не только с Кеном, но и с Йоджи, персонально, обращаясь по имени, устало улыбается и, проходя мимо, касается руки.
Неделя закончилась.
Оми.
Болят ноги, саднят разбитые коленки. Он бежит, не оглядываясь, петляет по улочкам незнакомого города, прячется, меняет направление, сливается с толпой. Не помогает. Он постоянно чувствует своего преследователя. Чуть дальше, чуть ближе – это кажется какой-то игрой. Вот только если тебя догонят, всё будет слишком реально.
Начинается дождь. В этом городе пахнет рыбой и шерстью. В этом городе много голубей, мёрзнущих, мокрых и грязных. В этом городе он совсем один.
Тот, что следует за ним, на какое-то время отстаёт.
Оми останавливается, приседает за полусгнившими ящиками в подворотне, приваливается к стене и тут же слышит в нескольких шагах дыхание, спокойное, может, чуть учащённое. Дыхание абсолютно не уставшего человека.
Цукиёно срывается с места. Вылетает на дорогу. Резкая боль – подворачивается нога, и невозможно двинуться с места. Он слышит визг тормозов и видит слепящие фары. Стекло на одной из них, на правой, треснуло.
Его дёргает вверх. Уплывают вниз дорога, несущийся грузовик, дома и деревья. Он будто был на дне, оттолкнулся и сейчас окажется на поверхности. Он чувствует что-то мягкое под щекой, горячие руки, сомкнутые на спине, успокаивающий шёпот в висок, тёплое дыхание.
Оми всё ещё дрожит, когда отстраняется от Йоджи. Тот улыбается:
- Шёл мимо твоей комнаты. А ты… Кошмар приснился?
Мальчик краснеет.
- Да не парься! Всем нам такое снится… - Кудо ищет нужное слово и не находит. – В общем, никому не пожелаешь. Разве что ублюдкам каким.
Бомбеец кивает.
Йоджи.
Йоджи всегда думал, что любить – легко. Точнее, он даже не думал – он просто любил, и его любили в ответ. Это было правильно, естественно и просто. Не любить он, наверное, не умел.
Любя, он играл – в кого-то, кем бы мог стать, но всё, увы, сложилось иначе. Любя, он был не один. И отдавал всё, лишь бы чувствовать это неодиночество. Он заботился, говорил кучу комплиментов, которые забывал в ту же минуту, чтобы придумать новые. Прикасался к чьей-то жизни, вливался в неё, становился частью, дышал человеком, который ему позволял.
Теперь Балинез дышит Оми. От него болит голова и ощутимо мутит. Похоже на ощущение, когда впервые выезжаешь за город после долгого перерыва. О том, что это ещё похоже на похмелье, он не думает. Зато думает иногда, может, Персии тогда стоило спасти за компанию с Цукиёно какого-нибудь ребёнка – тогда Бомбеец не был бы таким странным?
В последнее время Йоджи начинает казаться, что он не умеет ухаживать. Последние недели делают его чертовски неуверенным в себе. Мальчик не любит всё то, от чего млели девушки. Не любит, когда его часто касаются, – отстраняется, злится, иногда разворачивается и уходит. Не любит, когда парень пытается сказать ему что-то приятное, – в ответ огрызается и язвит. Не любит, когда Кудо о нём заботится, – напрягается и кричит: «Я в состоянии позаботиться о себе сам!» Оба знают – это неправда.
В последние дни Йоджи не ездит в клубы. Он просто ездит по городу, иногда кругами, не выбирая заранее маршрута. Ему нравится ветер, который врывается в окно и путается в волосах. Ему нравится запах ночных безлюдных улиц. Нравится находить маленькие бары, где можно выпить в тишине и не напороться на знакомых. Ему многое нравится – он умеет получать удовольствие от жизни. Ему нравится жить. А ещё – нравится Оми.
Не надо закрывать глаза, чтобы представить, как тот выглядит. Он помнит его всегда, всего, вплоть до любого незначительного жеста. Он знает, какое у него лицо, когда он убивает, моет посуду, просыпается, плачет. Он знает, что Цукиёно любит, а что терпеть не может. Сам Балинез входит, пожалуй, во вторую категорию. Он в этом почти уверен, и ему даже немного любопытно, почему Оми позволяет быть рядом с собой, таскать в кино, почему сидит рядом в кафе и всегда отвечает на поцелуи.
Ночные поездки нужны Кудо, чтобы расслабиться. Когда гонишь с такой скоростью, вышибает мысли из головы, почти все воспоминания: как пахнет мальчик, какие у него волосы, какая кожа, как сбивается дыхание.
Ночные поездки нужны Кудо, чтобы утром всё было, как раньше, чтобы после закрытия магазина хватило сил тащить Бомбейца куда-нибудь. Куда? Разве имеет значение? Поначалу у Цукиёно были какие-то скучные предложения: он хотел в парк или на окраину города в клоповник, где показывали старый сопливый бабский фильм. Йоджи это умиляло. Умиляло неумение Оми целоваться, и Кудо учил его всему, что любит сам.
Оми.
Оми не думает о Йоджи как о любимом человеке или как о своём парне. Оми вообще старается не думать о Йоджи. Не получается – Балинез всегда рядом. Смотрит на него во время завтрака – просто смотрит, запоминая лицо, каждую черту, каждое выражение, каждый жест. Касается его – когда передаёт что-то, когда проходит мимо.
Оми старается не думать. Он не знает, кто они друг другу. И его устраивает, пока остаётся какая-то недосказанность – вместе с ней остаётся и чувство, что можно отмотать назад эту глупую историю, что всё как прежде, что в его жизни не происходит ничего особенного.
Кен радуется их примирению и считает, будто они стали друг к другу ближе. Не косится обеспокоенно, чаще смеётся и называет лучшими друзьями. Айя молчит, наверное, опять думает, что всё нормально, пока на миссиях нет проблем. Остальное его не касается.
Оми и Йоджи часто куда-то ходят вместе: развозят заказы, ходят за продуктами, в кино и на выставки.
Чаще всего Цукиёно злит это. Кудо шумный и эгоистичный, любит привлекать к себе внимание, ещё больше – привлекать внимание к своему спутнику.
Балинез эмоциональный. Очень эмоциональный. Он очень эмоциональный наружу – кажется, у него нет ни одного чувства внутри, в глубине, втайне от всех. Раз за разом – каждый день, каждый час – он обрушивает на Цукиёно массу ощущений, и тот не знает, что с ними делать. Он задыхается, захлёбывается от такого избытка. Он им оглушён и ослеплён. Он не понимает – зачем. Не понимает, как чувства могут быть такими чистыми яркими и незамысловатыми. Не понимает – неужели Йоджи не может их тратить на кого-то другого.
Вслух Оми этого не говорит.
Иногда мальчику снится, что он с кем-то встречается. На утро он не может вспомнить деталей. Не помнит, с парнем или девушкой. Не помнит фигуры, лица, голоса, запаха – ничего. Но просыпается всегда очень счастливым. Во сне нет той насыщенности, которая теперь в каждом его дне. Во сне всё очень тихо и спокойно. Цукиёно мечтает, чтобы в жизни было так же. Он знает – однажды так и будет. Нескоро, когда он уйдёт из Вайсс и успеет забыть миссии.
Но пока у него Йоджи.
Мальчик любит гулять, фотографировать небо и смотреть драмы в маленьких кинотеатрах. Балинез не понимает, зачем идти пешком, когда есть машина – ему нравится скорость. Он не видит смысла в фотографиях, которые отличаются друг от друга лишь ракурсом и оттенками тона. Кудо скучает на драмах – и они смотрят комедии и боевики. А ещё они постоянно целуются. Начиная с того дня.
Оми не высыпается уже несколько ночей кряду – возится с одной программой. Он спускается вниз на полчаса позже положенного и думает, как бы отпроситься у Айи и поспать ещё хотя бы пару часов. В магазине Фудзимии не оказывается. Кена тоже нет. Только Йоджи. Высокий, весёлый, в своём забавном фартуке, и светлые пряди привычно выбиваются из хвоста. Он улыбается какой-то девице и рассказывает ей про каттлеи. А потом оборачивается и, так же улыбаясь Цукиёно, посылает того зачем-то в подсобку.
Уже взобравшись на стремянку, Бомбеец понимает – он прослушал, что именно нужно принести. Пальцы скользят по пыльным коробкам, вычерчивая иероглифы, а губы шевелятся. Ему самому интересно, что он напишет.
Оми не пугается, когда его обнимают сзади.
- Йоджи, у тебя покупательница, наверное. Иди к ней, а?
В голове пусто, и мальчик с трудом подыскивает нужные слова, медленно, словно вспоминая их заново, после того, как пальцы вычертят нужные линии.
- Она ушла.
Они стоят какое-то время вот так. Оми тепло и уютно. Он прижимается спиной к чужой груди, ничуть не боясь упасть. Лестница неустойчивая, но Кудо его удержит, что бы ни случилось. У него сильные руки. Даже странно – как у человека с такими плавными движениями и мягкими чертами лица, могут быть настолько сильные руки.
Наверное, Цукиёно слишком задумался – он не помнит, как оказался внизу, прижатый к стене коробок, а Йоджи всё так же близко, держит его, переплетает пальцы с пальцами, наклоняется и целует в щёку. Тонкие, чуть обветренные губы. От Балинеза пахнет нагретой древесиной и сладкой родниковой водой.
Интересно, откуда мальчик взял, что у воды есть аромат?
Губы Кудо шевелятся. Он говорит.
Бомбеец чуть подаётся вперёд и пытается понять хоть слово.
- …не знаю, как иначе, понимаешь?
Не понимает, но подумать об этом не успевает – глаза Йоджи чуть расплываются, они слишком близко, и Оми позволяет целовать себя.
Никто и никогда не был так близко. Кажется, ему это не очень нравится. Он подумает об этом позже. Когда его отпустят, он пойдёт и выспится.
Йоджи.
Йоджи доволен собой. Да что там, он собой почти гордится.
В последние дни Оми выглядит спокойным. Часто улыбается и уже почти не дёргается, если положить руку ему на плечо при всех. Однажды он, чуть запинаясь, просит разбудить себя утром – и Кудо почти счастлив.
Парень делает всё, от него зависящее, чтобы создать видимость. Видимость того, чего ещё пока нет, но непременно будет, он знает. Ему кажется это правильным. Ему кажется, тогда Цукиёно однажды просто некуда будет деться.
Айя молчит. Он молчит, даже когда видит Оми, уснувшего на руках Йоджи. Фудзимия только смотрит оценивающе и делает вывод. Такой вывод, который нравится Балинезу.
Кен случайно видит, как они целуются. Бомбеец об этом не знает, Кудо считает, ему не за чем знать.
Его чуть напрягает Ока-чан. У девушки на Цукиёно планы. Но она слишком напористая, слишком инициативная. Йоджи уже знает, что это пугает мальчика. Сам он научился создавать иллюзию, будто Оми свободен, будто в их жизни ничего не меняется. Они просто часто бывают вместе. Они просто нашли способ приятно проводить время.
Балинезу смешно и грустно от всех расчётов, от необходимости планировать, предвидеть, не вспугнуть. Он не знает, что будет, когда он сорвётся.
Но это случится нескоро, однажды. Или не случится вовсе – если он найдёт способ объяснить Оми, что их отношения давно не игра.
Пока он старается не думать о будущем больше, чем нужно. В конце концов, случайные смерти на миссиях ещё никто не отменял.
А потом всё меняется.
Оми.
Йоджи добрый. Очень добрый. Добрее их всех. Он умеет понять, умеет выслушать, умеет посочувствовать и помочь. Последнее у него получается лучше всего, будто он от этого ловит какой-то кайф.
Йоджи заботливый. Ему нравится опекать. Правда, нечасто доводится. Поэтому с тех пор, как он много времени проводит с Оми, Кудо отрывается по полной.
Йоджи весёлый и искренний. У него своеобразные понятия о справедливости и чести, но он неуклонно им следует. Он шипит, затягивая леску на горле очередной жертвы: «Вы заплатите за то, что заставили девушку плакать», - и ни минуты не думает о барышне, которая придёт в себя в загородном доме в компании четырёх трупов.
Йоджи сильный. И Цукиёно очень нравятся его руки, мягкие, ухоженные. Иногда кажется – Кудо мог бы справляться на миссиях и без оружия. Мальчику немного страшно каждый раз, когда Балинез его обнимает. Интересно, примерно то же чувствуют люди, заводя дома тигра или питона? Ручную зверушку, которая с лёгкостью может однажды убить. Бомбеец не знает ответа. Подобные оригиналы не заходят в их магазин.
Йоджи.
Руки холодные и чуть дрожат. Ему кажется, здесь, в этой комнате, гроза. Кажется, он видит, как потолок заволокло тучами, и пахнет озоном, а в глазах Бомбейца отражаются молнии. Может, у Йоджи лихорадка?..
Почему ему так холодно?
Кожа мальчика тёплая. Очень. И они оба давно молчат. В комнате почти ни звука. Только дыхание и едва слышный треск невидимых молний.
Йоджи касается кончиками пальцев щеки Оми, ведёт вдоль подбородка. Заставляет откинуть голову, спускается к ключицам. Всё медленно, очень медленно. Будто воздух вязкий, и каждое движение – через силу, с трудом.
Цукиёно подчиняется. Уже – подчиняется. Только смотрит долго и странно. Молчит. И вид у него очень серьёзный и взрослый.
Кудо склоняется над распятым телом и повторяет губами движения руки. Щека, подбородок, шея, ключица. Ему кажется, губы у него тоже холодные.
Для обоих это похоже на абсурд, на спектакль, на сон. Ни одно из этих слов не приходит на ум. Просто ожидают момента, когда реальность будет разбита. Оми – что Йоджи рассмеётся и обернёт всё в шутку. Йоджи – что Оми снова скажет нечто, и это нечто заставит исчезнуть то неназванное, пока ещё сдерживающее его.
«Разве сложно? Как сегодня днём. Ну же, маленький. Или тебе больше не хочется рассказывать про то, как однажды ты полюбишь и будешь счастлив? Почему ты молчишь? Если я, и правда, неважен, то неважны и слова, сказанные мне, да и это всё тоже никакого значения не имеет».
Но Цукиёно молчит, и Балинез, продолжая целовать, расстёгивает его рубашку.
Кудо очень заботливый. Даже сейчас. Он пьян, но помнит, что леска может поранить. Он не хочет сделать Оми слишком больно, поэтому мальчик связан поверх одежды. Он не хочет, чтобы было больно из-за его оружия. Он всё сделает сам.
Оми.
Главное – ни звука. И он выравнивает дыхание. Сам виноват. Дал возможность думать, что с ним можно так. Крепче сжимает губы.
Он помнит, как однажды они проснулись вместе. Кажется, Оми снова мучили кошмары, и Йоджи остался с ним – мальчик заснул, прижимая к щеке его ладонь.
Проснулся Цукиёно первым. Парень лежал всё в той же позе и по-детски сопел во сне. Бомбеец чувствовал его тепло и очень любил в то утро.
Наверное, Йоджи прикидывался тогда и прекрасно чувствовал прикосновения. С того утра Цукиёно стал меньше бывать с Балинезом и старался донести до него простую мысль – между ними нет ничего серьёзного.
Оми крепче сжимает губы и слегка закусывает их изнутри. Главное не думать о том, что будет после. Или наоборот? Наоборот, думать, представляя, что он сделает с Кудо, когда тот его развяжет? Двинет по роже? Перестанет замечать? Всегда казалось: Йоджи простой, на него легко давить, вызывая нужную реакцию. Почему Цукиёно так промахнулся в этот раз? Перегнул палку?
От Балинеза пахнет спиртным. Он небрит, и щетина царапает кожу. Его движения не становится быстрее. Оба знают, в доме только они. Оба знают – это действительность, поэтому внезапно не вернутся ни Айя, ни Кен.
Парень молчит. Бомбеец так радовался, когда смог втолковать Кудо, что бесконечный трёп и непрерывные прикосновения утомляют и раздражают. Сейчас Оми страшно. В комнате горит лишь лампа на столе. И вид у Йоджи странный. Сумасшедший. Дикий. Можно сравнить его только с какой-нибудь дикой кошкой. Дурацкая метафора. Мальчик мотает головой по привычке, чтобы переключиться на другое, Йоджи ловит его за подбородок:
- Не отвлекайся, малыш. Думай обо мне.
Йоджи.
Больше всего бесит то, что Оми молчит и не вырывается. Приоткрывает рот при поцелуях. Никак не реагирует, даже когда Йоджи прикусывает его губу. Только выжидает и медленным движением слизывает выступившую кровь. Смотрит прямо в глаза. Разве что не усмехается. Наблюдает, мать его. Естествоиспытатель.
Кудо кажется, что последнее время на нём ставили кретинский опыт, цель которого ясна исключительно Бомбейцу. Мальчик был то мягким и доверчивым, лёгким, расслабленным, улыбчивым. То язвил, то замыкался в себе и намеренно бил по самому больному. Но каким бы он ни был, он всегда наблюдал за реакцией. Смотрел. Он и сейчас пристально смотрит.
Смотрит, когда Балинез раздевается сам. Смотрит, когда Йоджи развязывает пояс на его джинсах и чуть их спускает. Морщится от звука рвущейся ткани. И снова в глаза. А потом размыкает губы. Парень не слышит ни звука, он лишь видит движения, но этого достаточно.
Оми.
Мальчику страшно. Хочется зажмуриться, разреветься, закричать. Проснуться и увидеть обеспокоенное лицо нормального Йоджи. Того, который успокаивал после ночных кошмаров. Который затаскивал в кино на ужастики и держал все два часа за руку. Который брал лицо в ладони и говорил – всё будет хорошо, и ничего страшного с Оми не случится, он, Кудо, не позволит. Но того больше не будет, а что делать с этим? Что делать сейчас? Хотя что он может сделать. Руки связаны, ноги связаны. Парень всё взял на себя.
Бомбеец позволяет себе ненадолго прикрыть глаза.
Кожа становится очень чувствительной. Он бы сбросил её, как делают змеи. Только бы не чувствовать куски разорванной одежды, складки нагревшейся простыни, леску через слои ткани, воздух, душное дыхание Балинеза.
Йоджи ложится сверху. Цукиёно задерживает дыхание. Кудо тяжёлый, тёплый и пьяный. Оми старается всё так же смотреть в глаза и думает, что близость – это больно.
Йоджи.
Глаза мальчика очень близко. От него пахнет кофе со сливками и шоколадным мороженым. Губы покраснели, на нижней запекается кровь.
Йоджи снова целует. Бережно и уверенно, скользит языком по ранке. Прикусывает. Оми дёргается и тихо стонет от боли. Кудо улыбается.
Он целует шею Бомбейца – он помнит, тому это всегда нравилось. Парень не видит его лица. Только чувствует, как тот напрягается и чуть приподнимает подбородок, подставляясь, позволяя, почти прося. Пусть и неосознанно.
Балинез целует ниже. По рёбрам Цукиёно с левой стороны вьётся белой нитью шрам. Не первый и не последний. Йоджи пробует его на вкус, запоминает каждый изгиб, зацеловывает и будто случайно задевает сосок. Задерживается на нём, прикусывает, зализывает.
А Оми всё так же смотрит и молчит. Сжимает и разжимает кулаки. Только дышит чуть чаще.
Оми.
Когда Йоджи поднимается, мальчик удивлён. Пожалуй, это самое сильное чувство. Он уже привык к ощущениям, леска не причиняет боли. Он привык к мысли о дальнейшем. Он привыкает к прикосновениям и к тому, что сам не может ничего сделать – ни оттолкнуть, ни ответить. Он пытается понять, почему ему почти приятно, а полная беззащитность и медленные движения Балинеза начинают дарить удовольствие. Оми не знает, отчего так. Сейчас всё слишком необычно, и он не знает, как себя вести.
Кудо открывает ящик стола – он скользит сначала к нему, потом обратно и закрывается с лёгким щелчком. Йоджи оборачивается и замирает. Наверное, наверняка это несколько секунд, но сердце Цукиёно подскакивает к горлу и медленно сползает вниз. Сейчас его любимый чертовски красив. Именно сейчас все безупречные черты его лица складываются воедино, и мальчик не может отвести глаз. Балинез не улыбается, не приподнимает брови, не корчит гримас, даже не говорит.
Он подходит к кровати и ложится рядом. Оми знает, что во флаконе у того в руках. Бомбеец читал о сексе между мужчинами.
Йоджи.
Ему нравится чувствовать собственную власть. Ему нравится, как Цукиёно сейчас предсказуем: он не может отвернуться от поцелуя или ударить по руке. Ему нравится сам Оми. Так жаль, что у Йоджи было мало парней, и не хватает опыта. Ну да ничего, в этот раз мальчик потерпит.
Кудо опускается рядом с Бомбейцем и смотрит ему в глаза. Правильно прочесть их выражение он не может даже сейчас. Оно какое-то… неподходящее. Йоджи начинает злиться и, нарочито медленно наклоняясь к связанному телу, проводит губами по выступающим рёбрам. Мурашки по коже.
- Ничего, - Балинез шепчет, и Оми приходится задерживать ставшее шумным дыхание, чтобы услышать его. – Замёрз? Сейчас согреешься.
Цукиёно дёргается, когда тот гладит его между ног.
«Всё должно было быть иначе», - думает Йоджи. Он старается быть нежным. Он может себе это позволить.
Оми.
Они всё так же смотрят друг другу в глаза, когда Кудо входит в растянутое тело. Медленно, не останавливаясь, до конца, заполняя и распирая изнутри. Жарко. Душно, не хватает воздуха. Немного больно и непривычно. Обидно до слёз. Оми злится на Йоджи, на себя, на уехавших ребят. И понимает, что выгибается навстречу, насколько возможно, стараясь соприкасаться, как можно больше. Выгибается и стонет то ли от боли, то ли от разочарования, когда Балинез замирает.
Мальчик закрывает глаза, закусывает губу, краснеет и не видит улыбки Кудо, лишь чувствует губы, скользящие по лицу, пальцы, перебирающие волосы. И он растерянно мечется, ища поцелуя.
Балинез делает вид, что не замечает, прижимает к себе Цукиёно, будто тот может стать ещё ближе и начинает двигаться. Наверное, он себя сдерживает – Оми слышит судорожное рваное дыхание и редкие тихие стоны.
Кудо что-то шепчет. Бомбеец, сам не замечая, всхлипывает от досады. Дрожат от напряжения руки и ноги. Единственное, о чём он может сейчас думать, что может сейчас чувствовать, что понимает – скупые плавные движения Йоджи внутри.
А потом – мальчик не знает, когда наступило это потом, – то душное, сворачивающее тугие кольца в животе, вдруг вспыхивает.
Когда Оми приходит в себя, голова Балинеза лежит у него на груди, и тот водит пальцами по правой руке мальчика. Встаёт и тянется к леске.
Йоджи.
Йоджи помнит – под утро дождь перестал, и всходило солнце. Оми сидел на земле и придерживал Кена. Сибиряку досталось чуть ли не больше всех. Балинез стоял на ногах только потому, что рядом был Айя.
Йоджи часто вспоминает то утро. Оми сидел среди битого стекла и готов был зареветь. Кудо ляпнул что-то, а Цукиёно поднял глаза и назвал его по имени. Впервые обратился к нему с той ночи.
Йоджи часто снится другое: как стреляют в мальчика, и тот падает, некрасиво, нелепо и тяжело кувыркаясь в воздухе. И парень вспоминает – прямо тут же, во сне, из раза в раз – как падала Аска, как выгнулась спина, как замедлились движения, как скользнула обида в глазах. Аску он потерял. А Оми?
Он рывком просыпается и не может заснуть. И больше всего ему хочется дойти до комнаты Бомбейца и проверить, в этой реальности мальчик жив, он спит, его почти не терзают кошмары. Нельзя. После того, что было – нельзя.
Йоджи не любит вспоминать, что было.
Заснуть не получается, он встаёт и идёт на кухню. Пол холодный.
Оми.
К ночи отступает даже головная боль, которая не покидала его весь день. И чем темнее за окном, тем она тише. Потом пропадает вовсе.
Оми включает магнитофон, убавляя звук, – не хочет никого будить.
Достаёт из холодильника бутылку вина и сыр. Садится. Смотрит на часы. Ржавая, как таракан, секундная стрелка дёргается и начинает новый круг.
У вина странный вкус. Мальчик делает глоток, морщится и отодвигает стакан. Сыр твёрдый, чуть кислый и солёный.
Диск выбран неудачно. По кухне стелются протяжные печальные звуки иностранной песни. Язык незнакомый, мягкий и мелодичный. Цукиёно пытается повторять отдельные слова или фразы, почему-то у них вкус горечи.
На улице начинается дождь. Сильный. Такой же лил, когда его подстрелили, когда они все не умерли.
Оми не любит это состояние. Не любит, не может предугадать и не может ничего сделать. Только пережить. Ему никак. Вот только спина болит и хочется выпить. А ещё хочется, чтобы до него хоть кому-то было дело. Чтобы Айя не думал только о сестре. Кен не переводил затравленный взгляд с него на Кудо и обратно. Йоджи…
Почему у них всё так? Что у них было? Что между ними сейчас?
Хочется встать, пойти к Балинезу в комнату и лечь рядом. Всмотреться в знакомое даже на ощупь лицо и прошептать какую-то глупость. «Я люблю тебя». Или: «Не оставляй меня одного». А может: «Без тебя очень холодно».
Цукиёно делает ещё один глоток. Это слабость. Просто желание тепла. Просто жажда любви, а его никто никогда не любил, как Йоджи. Точнее Оми так казалось.
Сначала Бомбеец твердил себе, что злится на парня из-за обмана. Обещал никогда не причинять боль, обещал, что убьёт всякого, кто напугает мальчика. Тот в ответ смеялся, говоря: «Я в состоянии сам разделаться почти с любым», – и тянулся за поцелуями.
Потом стало казаться – всё было бы иначе, если бы Кудо на утро после не следил виновато за каждым движением Оми и не просил, сбивчиво, униженно, не глядя в глаза, прощения, сыпля клятвами, что такое больше не повторится.
Бомбеец не особо верил этим словам. А от мысли быть вместе с человеком, который может так ломать себя, становилось противно, неловко и стыдно. Тогда, глядя на Йоджи, Цукиёно решил, будто не любит его. И сделал всё, чтобы Кудо не приближался к нему.
Парень понял. Оми иногда чувствует его взгляд на заданиях. Чувствует и злится – отвлекает. Обоим это может стоить жизни. Неужели неясно? Неужели?
А потом случается то задание, и та ночь, и то утро. Мальчик помнит его до мелочей. Он словно до сих пор чувствует голову Кена у себя на коленях и его прерывистое дыхание на своих руках. Он словно до сих пор видит Балинеза, который почти висит на Фудзимии, еле живой, усмехается и хорохорится. Он говорит что-то Хидаке и смотрит на Оми.
С тех пор парень на миссиях чуть ближе к Цукиёно. И Айя замечает: Бомбеец на заданиях стал серьёзнее и собраннее. Абиссинец просто не знает, Цукиёно боится подставиться – он уверен, что Йоджи тогда метнётся его заслонить. Кретин.
С тех пор мальчик не знает, как заговорить с Кудо.
- Привет. Так ты не спишь?
Цукиёно рад, что сидит спиной к двери, и его лицо в тени. Он кивает, не оборачиваясь, смотрит в окно, на огромную маслянистую луну, повисшую напротив, и кивает ещё раз:
- Здравствуй.
Оба молчат. Они давно не оставались наедине. Бомбеец не хочет говорить – дрожит голос. Йоджи боится снова нарваться на очередную отповедь. Они не двигаются, стены кухни вертятся вокруг, у Оми кружится голова. Он зачем-то порывается встать, ноги плохо слушаются, и вдруг становится очень тепло, и он слышит чужое сердце. Прижимается теснее, стараясь не пропустить ни одного удара. Чувствует сильные руки, которые обнимают так мягко, что вырваться несложно. Они обнимают слишком мягко, и мальчик боится – его отпустят раньше времени. Кажется, он дрожит, сдерживая слёзы.
- Не бойся, Оми. Пожалуйста, не бойся меня. Тогда… Мы… Я… Оми, мы мало живём, люди вообще очень недолговечны, ты же знаешь. Мы оба знаем это слишком хорошо… Я не могу больше вот так. Я тогда испугался, что ты умер. Что тебя больше не будет, никогда, я никогда не смогу сказать, что мне жаль, что я очень виноват, что ты мне нужен…
Балинез ещё говорит, а Цукиёно вжимается в него. У него ощущение, будто всё это уже было. Это принято называть «дежа вю». Это что-то, более близкое и очевидное, чем память, которая может подвести. Оми кажется, он всегда знал – однажды они будут стоять вот так, окутанные словами Йоджи, запахом Йоджи. А спиртным несёт от него самого. И он готов так стоять долго-долго. И чтобы не надо было никуда спешить, о чём-то думать. Просто чувствовать Кудо рядом. Мальчик поднимает голову и тянется к его губам, гладит шею и, чуть отстраняясь, шепчет:
- Пойдём.
Автор: chinpunkanpun
Фэндом: Weiss Kreuz
Бета: сам себе семпай
Пэйринг: Йоджи/Оми
Рейтинг: R
Жанр: романс
Предупреждения: написано по первому сезону аниме, ООС и панический бред
Саммари: заказ был такой: «Йоджи/Оми, формальное принуждение, hurt-comfort, связывание леской, любовь и хэппи-энд»
Статус: закончен
Дисклеймер: аниме наверняка чьё-то
смотреть дальшеОми.
Смотреть. Смотреть на мелкий дождь, разбивающийся о тонкий лёд. Смотреть на раздавленную крысу у края дороги. Смотреть на жёлто-красные деревья.
Дышать. Медленно так.
Считать, рассчитывая дыхание. До четырёх – на вдох, до трёх – на выдох.
Не слушать. Потому что ещё пара фраз: «Эй, Оми, ты, правда, думаешь, что мне идёт это пальто?» или «Оми, тебе не надо надевать эти джинсы – у тебя в них ноги коротковаты, ну, между нами, я в этих вещах разбираюсь» или «Оми, я так рад, что нам удалось выбраться вдвоём куда-то – мы совсем не общаемся в последнее время» или…
- Оми, подожди…
Они останавливаются уже возле машины. Напротив – большая витрина. Мальчик кладёт покупки на заднее сиденье. Его спутник рассеянно шарит по карманам, доставая пачку сигарет. Вытягивает одну, прикуривает и всё это время не сводит глаз со своего отражения. Высокая стройная фигура в серебристом пальто чуть ниже колен. Вьющиеся светлые волосы путаются с искусственным мехом воротника.
Парень затягивается и красиво откидывает голову, чуть улыбаясь. По-особенному. И уголки губ чуть дрожат.
- Оми, мы так редко разговариваем в последнее время… У тебя что-то стряслось?
Ему не нравится, никогда не нравилось собственное имя. Балинез почему-то считает необходимым постоянно повторять его.
Мягко улыбнуться в ответ. Несложно. Он привык улыбаться так, как нравится Йоджи. Так, чтобы этот придурок думал, будто у него всё хорошо.
- Всё нормально, правда, – с голосом чуть сложнее. Никакой сухости, больше эмоций, немного извиняющиеся интонации. – Просто работать много приходится. Ты же знаешь.
Холодный воздух. Болят глаза. Много людей. А покурить в машине Кудо, разумеется, не может – ловит взгляды проходящих мимо девиц, улыбается им, всем вместе, ни одной в отдельности. Оми ждёт.
- Оми, тебе, правда, нравится новое пальто?
Непонимающий взгляд, брови вверх, чуть прикусить губу, словно что-то формулируешь. И медленно сосчитать до десяти.
- Конечно, Йоджи. Ты же знаешь, оно шикарное. Да ни одна девчонка мимо пройти не сможет!
«Мне не нравилось и предыдущее, но в этом ты выглядишь как блядь. Высокооплачиваемая, если угодно. Ты как, по улицам не боишься без лески ходить? Ну, знаешь, кретинов полно. Затащат в подворотню и…»
Кудо доволен – улыбается. Закидывает окурок в мусорку.
- Оми, с тобой хорошо. Нет, я всех наших ребят люблю. Но ни с одним душевно не поговоришь. Айе просто дела ни до кого нет. Кен скажет то, что мне надо услышать. А с тобой хорошо так, спокойно. Поехали? Всё ведь купили?
- Ты езжай. Я пройдусь немного. Захотелось вдруг.
- О, отличная идея, я с тобой.
- Нет, Йоджи, - он продолжает улыбаться. Даже мягче, беспечнее. – Не надо, езжай. Я хочу подумать.
- Что-то случилось всё-таки, да? Я ведь чувствовал… Знаешь, у меня есть такое – ну чувствую я, когда близкому человеку плохо.
- Ничего не случилось. Всё будет хорошо. Я просто ненавижу этот город.
И уйти, пока Кудо не успел начать новую реплику. Оми и так знает всё, что тот может ему сказать.
Йоджи.
Дрянь. Мелкая лицемерная дрянь.
Йоджи старается дышать медленно и спокойно.
Можно догнать Оми. Можно крикнуть что-нибудь. Можно ещё поговорить вечером, дома. Он сидит в машине. Тупая боль стучится в правый висок. Остаться было правильно. Он это знает. Он знает многое. Он только не знает, как говорить с Бомбейцем, когда тот серьёзен или зол, только и всего.
Он закрывает глаза, глубоко вздыхает и заставляет себя улыбнуться.
В детстве на Новый год мама разрешала ему делать всё, что он пожелает. У кого спросить разрешения придушить Оми – Кудо не знает. Спросил бы.
Оми.
Он когда-то читал, что к городу надо привыкать, как к новой одежде. Недолго, несколько дней. Он читал об этом в хорошей книге – он вообще любил читать и любил хорошие книги с плохим концом. Он читал и улыбался про себя. В этом городе он родился и вырос. Этот город был ему чужим. Оми привык, и тот перестал его напрягать. Просто иногда эмоции зашкаливали и выходили из-под контроля. Как сейчас.
Ему трудно дышать, а он зачем-то вспоминает ту самую книгу: слишком яркую обложку, мягкую, глянцевую, приятную на ощупь, желтоватые страницы и ту самую строчку: «К новому городу тело привыкает, как к новой одежде, не сразу».
Ему трудно дышать, и кругом – люди. Много людей. Давят. Он странно петляет – только бы выбраться быстрее, только бы его не трогали, только бы не прикасались.
Почему в толпе все так уродливы? Почему столько неприятных запахов?
Неужели этих людей, вот таких, кто-то любит и ждёт?
Передёргивает от омерзения. Хочется кричать, ещё больше – врезать любому, кто заденет хоть рукавом.
Справа дома расступаются, морщиной убегает вглубь города узкая улица. Оми прибавляет шагу и сворачивает. Здесь становится чуть легче – здесь он один. А то, что шатает немного – ерунда, пройдёт.
Темнеет. Фонари горят через один, луж не видно, и не знаешь – поскользнёшься или зачерпнёшь ботинком воду.
Не стоило, наверное, говорить всего этого Балинезу.
Оми хмурится и снова сворачивает. Он плохо знает этот район. Не очень чётко представляет, где находится. Неважно, к чёрту. Болит спина. Он прислоняется к стене, чувствует лопатками, сквозь куртку, холодный мокрый кирпич и смотрит вверх. Звёзд нет. Там, наверху, вместо неба, тёмное грязное марево. Оно вязкое и будто куда-то движется, словно огромный слизень. И мальчик думает – что будет с небом, когда эта тварь уползёт. Может, его не станет?..
Боль не проходит, усиливается. Оми кажется, в нём что-то сломалось и лезет теперь наружу острым ржавым медным штырём, таща за собой лопатки обрывая волокна мышц, вспарывая кожу. Ему кажется, он это слышит. Ему кажется – ещё чуть, и тишину разобьёт почти жалобный скрежет металла, вышедшего наружу и натолкнувшегося на стену.
Цукиёно закрывает глаза. На внутренней стороне век – Йоджи, он ищет сигареты в карманах и закуривает. У него неимоверно красивые пальцы, красивые руки, красивые жесты, красивая фигура и красивые глаза. Вот только сам он ни хера не красивый.
Холодно и ветер. На глаза наворачиваются слёзы, и Оми плачет. Неожиданно для самого себя.
Йоджи.
Возвращаясь из клуба, Йоджи зол на себя – он возвращается рано. Заново прокручивает в голове вечер. Снова. Ещё раз. Неужели взаправду ушёл только из-за того, что ту девицу зовут Аска?
Чуть дрожат руки. Фонарь у дома перегорел, потому с замком приходиться повозиться. Наконец ключ мягко поворачивается трижды. Кудо закрывает за собой дверь и поднимается на второй этаж. Тянется рукой к выключателю. Щелчок. Света нет. Он ругается в темноту и идёт в свою комнату.
В окне на кухне луна, круглая и жёлтая, как масло. За столом сидит Оми. Не шевелится, только плечи часто поднимаются и опускаются.
Они не разговаривают седьмой день. Для обоих это в новинку. Обычно после ссор Цукиёно извиняется первым – умеет это делать, находит нужные слова. Те, от которых Йоджи становится легче, и он вдруг выговаривает всё то, о чём клялся себе молчать. Кричит, что переживает, что хочет помочь, но не знает, как. Что чувствует себя бесполезным. Потом удавкой захлёстывает стыд. Потом.
В этот раз всё пошло почему-то иначе. Мальчик вернулся поздно, злым и тихим. Отказался от ужина и ушёл в свою комнату. А утром из-за чего-то наехал на Йоджи. Тот то ли комп забыл выключить, то ли, наоборот, выключил и прервал какую-то загрузку. Точно Кудо не помнил. Он помнил только Бомбейца – было солнечно, и его волосы отливали золотым, как берёзовые листья осенью.
Кен пробовал их помирить. Кажется, Цукиёно его послал. Кажется, тогда Хидака просил помощи у Айи. Кажется, Айя тоже его послал: пока на миссиях нет проблем, всё нормально.
Тогда Йоджи подошёл сам. Оми молча выслушал весь сбивчивый бред, в который превратилась заготовленная речь, и заявил, что не обиделся. Это была единственная фраза, адресованная Кудо за всю неделю.
Его чуть ведёт, и Балинез опирается о дверной косяк. Бомбеец не оборачивается. Тихое урчание холодильника. Пол будто подрагивает в такт. Окна за последнюю неделю никто из них так и не взялся мыть. Кудо чему-то широко улыбается и делает шаг вперёд. Луна на секунду становится ближе.
Он кладёт руки Оми на плечи. Цукиёно не вздрагивает, ничего не говорит, не удивляется. Поднимает голову со сложенных рук, поворачивается и смотрит на парня. Недолго. И снова – в окно, на луну, так удачно повисшую напротив.
Кажется, мальчик дрожит, а его глаза будто из жидкого стекла, которое чуть – и расплещется по лицу. Йоджи слегка сжимает пальцы и ведёт от шеи к плечам. Возвращается. Кожа под ладонями становится теплее, и Бомбеец тянется за движениями, продлевая их.
Кудо наклоняется и обнимает. Чувствует, как захлёбывается ударами сердце Оми, как он медленно расслабляется. Балинез улыбается и опускает голову ему на плечо. Почему-то этого очень хочется. Почему-то это кажется простым и ясным, разумеющимся с самого начала. Почему-то очень хочется тепла. Из-за полнолуния, наверное.
Йоджи вздыхает – в шею. Он столько всего хочет сказать. Ему кажется, что слова жужжащим роем окутывают их. Ему кажется – только открой рот, и они сложатся в верной последовательности. И он всё расскажет: как всё валилось из рук, как умудрился даже на Кена сорваться. Как сейчас, в эти минуты, с ним творится что-то непонятное. Что ему горько, одиноко и почти страшно. За себя, за них всех, а за Оми особенно. Что чертовски хочется быть ближе, но он знает лишь один способ.
Молчит. Тогда вместо слов в голову лезут ненужные мысли.
Они ненормальны. Все четверо. Они больны. Существуют в прошлом, прячутся в прошлом так просто и так самозабвенно, как летом ныряют в тёплое море. Дышат прошлым. Но каждый считает необходимым продемонстрировать, что они живы, что не умерли тогда.
Они стараются изо всех сил, и каждый день превращается в домашний театр.
Оми играет в семью. Будто они четверо не чужие друг другу, будто место, где они живут, – самый что ни на есть всамделишный дом. Остальные ему не мешают, подыгрывают. А мальчик искренне рад, когда им удаётся собраться за столом во время ужина и трепаться о чём-нибудь ерундовом, как это бывает в нормальных домах.
Айя корчит из себя бесстрастного посланника Справедливости – именно так, с большой буквы. Его не волнует никто и ничто. Ему важно одно – спасти всех, кого только можно, наказать каждого, кто того заслуживает. Порой Йоджи кажется, парень однажды выйдет на улицу и крикнет на весь квартал: «Эй, вам не требуется помощь?» И прибавит уже еле слышно, шёпотом, или вовсе про себя: «А то мне очень нужно. Хоть кого-нибудь спасти».
Кен возится с пацанами из соседних дворов. Собрал футбольную команду из шпаны. И хрен его знает, что Хидака говорил этим детям, но они теперь в нём души не чают. Чуть не ревут, если грозит запретить играть со всеми. Обсуждают какие-то матчи, рисуют схемы и толкутся каждый вечер у магазина, ожидая конца рабочего дня.
А он, Йоджи, просто пытается чувствовать. Чувствовать настоящее, чувствовать время, чувствовать, что живёт. Это лучше всего получается, когда гонишь по трассе, выжимая по максимуму, или пьёшь, или сигаешь с парашютом, или трахаешь самую симпатичную девчонку в клубе.
Они стараются изо всех сил.
Кудо дышит Оми в шею. Тот дёргает плечом – щекотно. И совершенно не сопротивляется, когда Йоджи поворачивает его и целует.
Включается свет, и Балинез мельком видит их общее отражение в окне. Потом мальчик отстраняется, встаёт и включает чайник.
На лестнице уверенные шаги Кена.
Следующие несколько часов они сидят на кухне. Хидака рассказывает о поездке за город со своей ребятнёй. Они пьют чай с пирожными, шутят и смеются – всё так, как любит Цукиёно.
Уходя спать, он прощается не только с Кеном, но и с Йоджи, персонально, обращаясь по имени, устало улыбается и, проходя мимо, касается руки.
Неделя закончилась.
Оми.
Болят ноги, саднят разбитые коленки. Он бежит, не оглядываясь, петляет по улочкам незнакомого города, прячется, меняет направление, сливается с толпой. Не помогает. Он постоянно чувствует своего преследователя. Чуть дальше, чуть ближе – это кажется какой-то игрой. Вот только если тебя догонят, всё будет слишком реально.
Начинается дождь. В этом городе пахнет рыбой и шерстью. В этом городе много голубей, мёрзнущих, мокрых и грязных. В этом городе он совсем один.
Тот, что следует за ним, на какое-то время отстаёт.
Оми останавливается, приседает за полусгнившими ящиками в подворотне, приваливается к стене и тут же слышит в нескольких шагах дыхание, спокойное, может, чуть учащённое. Дыхание абсолютно не уставшего человека.
Цукиёно срывается с места. Вылетает на дорогу. Резкая боль – подворачивается нога, и невозможно двинуться с места. Он слышит визг тормозов и видит слепящие фары. Стекло на одной из них, на правой, треснуло.
Его дёргает вверх. Уплывают вниз дорога, несущийся грузовик, дома и деревья. Он будто был на дне, оттолкнулся и сейчас окажется на поверхности. Он чувствует что-то мягкое под щекой, горячие руки, сомкнутые на спине, успокаивающий шёпот в висок, тёплое дыхание.
Оми всё ещё дрожит, когда отстраняется от Йоджи. Тот улыбается:
- Шёл мимо твоей комнаты. А ты… Кошмар приснился?
Мальчик краснеет.
- Да не парься! Всем нам такое снится… - Кудо ищет нужное слово и не находит. – В общем, никому не пожелаешь. Разве что ублюдкам каким.
Бомбеец кивает.
Йоджи.
Йоджи всегда думал, что любить – легко. Точнее, он даже не думал – он просто любил, и его любили в ответ. Это было правильно, естественно и просто. Не любить он, наверное, не умел.
Любя, он играл – в кого-то, кем бы мог стать, но всё, увы, сложилось иначе. Любя, он был не один. И отдавал всё, лишь бы чувствовать это неодиночество. Он заботился, говорил кучу комплиментов, которые забывал в ту же минуту, чтобы придумать новые. Прикасался к чьей-то жизни, вливался в неё, становился частью, дышал человеком, который ему позволял.
Теперь Балинез дышит Оми. От него болит голова и ощутимо мутит. Похоже на ощущение, когда впервые выезжаешь за город после долгого перерыва. О том, что это ещё похоже на похмелье, он не думает. Зато думает иногда, может, Персии тогда стоило спасти за компанию с Цукиёно какого-нибудь ребёнка – тогда Бомбеец не был бы таким странным?
В последнее время Йоджи начинает казаться, что он не умеет ухаживать. Последние недели делают его чертовски неуверенным в себе. Мальчик не любит всё то, от чего млели девушки. Не любит, когда его часто касаются, – отстраняется, злится, иногда разворачивается и уходит. Не любит, когда парень пытается сказать ему что-то приятное, – в ответ огрызается и язвит. Не любит, когда Кудо о нём заботится, – напрягается и кричит: «Я в состоянии позаботиться о себе сам!» Оба знают – это неправда.
В последние дни Йоджи не ездит в клубы. Он просто ездит по городу, иногда кругами, не выбирая заранее маршрута. Ему нравится ветер, который врывается в окно и путается в волосах. Ему нравится запах ночных безлюдных улиц. Нравится находить маленькие бары, где можно выпить в тишине и не напороться на знакомых. Ему многое нравится – он умеет получать удовольствие от жизни. Ему нравится жить. А ещё – нравится Оми.
Не надо закрывать глаза, чтобы представить, как тот выглядит. Он помнит его всегда, всего, вплоть до любого незначительного жеста. Он знает, какое у него лицо, когда он убивает, моет посуду, просыпается, плачет. Он знает, что Цукиёно любит, а что терпеть не может. Сам Балинез входит, пожалуй, во вторую категорию. Он в этом почти уверен, и ему даже немного любопытно, почему Оми позволяет быть рядом с собой, таскать в кино, почему сидит рядом в кафе и всегда отвечает на поцелуи.
Ночные поездки нужны Кудо, чтобы расслабиться. Когда гонишь с такой скоростью, вышибает мысли из головы, почти все воспоминания: как пахнет мальчик, какие у него волосы, какая кожа, как сбивается дыхание.
Ночные поездки нужны Кудо, чтобы утром всё было, как раньше, чтобы после закрытия магазина хватило сил тащить Бомбейца куда-нибудь. Куда? Разве имеет значение? Поначалу у Цукиёно были какие-то скучные предложения: он хотел в парк или на окраину города в клоповник, где показывали старый сопливый бабский фильм. Йоджи это умиляло. Умиляло неумение Оми целоваться, и Кудо учил его всему, что любит сам.
Оми.
Оми не думает о Йоджи как о любимом человеке или как о своём парне. Оми вообще старается не думать о Йоджи. Не получается – Балинез всегда рядом. Смотрит на него во время завтрака – просто смотрит, запоминая лицо, каждую черту, каждое выражение, каждый жест. Касается его – когда передаёт что-то, когда проходит мимо.
Оми старается не думать. Он не знает, кто они друг другу. И его устраивает, пока остаётся какая-то недосказанность – вместе с ней остаётся и чувство, что можно отмотать назад эту глупую историю, что всё как прежде, что в его жизни не происходит ничего особенного.
Кен радуется их примирению и считает, будто они стали друг к другу ближе. Не косится обеспокоенно, чаще смеётся и называет лучшими друзьями. Айя молчит, наверное, опять думает, что всё нормально, пока на миссиях нет проблем. Остальное его не касается.
Оми и Йоджи часто куда-то ходят вместе: развозят заказы, ходят за продуктами, в кино и на выставки.
Чаще всего Цукиёно злит это. Кудо шумный и эгоистичный, любит привлекать к себе внимание, ещё больше – привлекать внимание к своему спутнику.
Балинез эмоциональный. Очень эмоциональный. Он очень эмоциональный наружу – кажется, у него нет ни одного чувства внутри, в глубине, втайне от всех. Раз за разом – каждый день, каждый час – он обрушивает на Цукиёно массу ощущений, и тот не знает, что с ними делать. Он задыхается, захлёбывается от такого избытка. Он им оглушён и ослеплён. Он не понимает – зачем. Не понимает, как чувства могут быть такими чистыми яркими и незамысловатыми. Не понимает – неужели Йоджи не может их тратить на кого-то другого.
Вслух Оми этого не говорит.
Иногда мальчику снится, что он с кем-то встречается. На утро он не может вспомнить деталей. Не помнит, с парнем или девушкой. Не помнит фигуры, лица, голоса, запаха – ничего. Но просыпается всегда очень счастливым. Во сне нет той насыщенности, которая теперь в каждом его дне. Во сне всё очень тихо и спокойно. Цукиёно мечтает, чтобы в жизни было так же. Он знает – однажды так и будет. Нескоро, когда он уйдёт из Вайсс и успеет забыть миссии.
Но пока у него Йоджи.
Мальчик любит гулять, фотографировать небо и смотреть драмы в маленьких кинотеатрах. Балинез не понимает, зачем идти пешком, когда есть машина – ему нравится скорость. Он не видит смысла в фотографиях, которые отличаются друг от друга лишь ракурсом и оттенками тона. Кудо скучает на драмах – и они смотрят комедии и боевики. А ещё они постоянно целуются. Начиная с того дня.
Оми не высыпается уже несколько ночей кряду – возится с одной программой. Он спускается вниз на полчаса позже положенного и думает, как бы отпроситься у Айи и поспать ещё хотя бы пару часов. В магазине Фудзимии не оказывается. Кена тоже нет. Только Йоджи. Высокий, весёлый, в своём забавном фартуке, и светлые пряди привычно выбиваются из хвоста. Он улыбается какой-то девице и рассказывает ей про каттлеи. А потом оборачивается и, так же улыбаясь Цукиёно, посылает того зачем-то в подсобку.
Уже взобравшись на стремянку, Бомбеец понимает – он прослушал, что именно нужно принести. Пальцы скользят по пыльным коробкам, вычерчивая иероглифы, а губы шевелятся. Ему самому интересно, что он напишет.
Оми не пугается, когда его обнимают сзади.
- Йоджи, у тебя покупательница, наверное. Иди к ней, а?
В голове пусто, и мальчик с трудом подыскивает нужные слова, медленно, словно вспоминая их заново, после того, как пальцы вычертят нужные линии.
- Она ушла.
Они стоят какое-то время вот так. Оми тепло и уютно. Он прижимается спиной к чужой груди, ничуть не боясь упасть. Лестница неустойчивая, но Кудо его удержит, что бы ни случилось. У него сильные руки. Даже странно – как у человека с такими плавными движениями и мягкими чертами лица, могут быть настолько сильные руки.
Наверное, Цукиёно слишком задумался – он не помнит, как оказался внизу, прижатый к стене коробок, а Йоджи всё так же близко, держит его, переплетает пальцы с пальцами, наклоняется и целует в щёку. Тонкие, чуть обветренные губы. От Балинеза пахнет нагретой древесиной и сладкой родниковой водой.
Интересно, откуда мальчик взял, что у воды есть аромат?
Губы Кудо шевелятся. Он говорит.
Бомбеец чуть подаётся вперёд и пытается понять хоть слово.
- …не знаю, как иначе, понимаешь?
Не понимает, но подумать об этом не успевает – глаза Йоджи чуть расплываются, они слишком близко, и Оми позволяет целовать себя.
Никто и никогда не был так близко. Кажется, ему это не очень нравится. Он подумает об этом позже. Когда его отпустят, он пойдёт и выспится.
Йоджи.
Йоджи доволен собой. Да что там, он собой почти гордится.
В последние дни Оми выглядит спокойным. Часто улыбается и уже почти не дёргается, если положить руку ему на плечо при всех. Однажды он, чуть запинаясь, просит разбудить себя утром – и Кудо почти счастлив.
Парень делает всё, от него зависящее, чтобы создать видимость. Видимость того, чего ещё пока нет, но непременно будет, он знает. Ему кажется это правильным. Ему кажется, тогда Цукиёно однажды просто некуда будет деться.
Айя молчит. Он молчит, даже когда видит Оми, уснувшего на руках Йоджи. Фудзимия только смотрит оценивающе и делает вывод. Такой вывод, который нравится Балинезу.
Кен случайно видит, как они целуются. Бомбеец об этом не знает, Кудо считает, ему не за чем знать.
Его чуть напрягает Ока-чан. У девушки на Цукиёно планы. Но она слишком напористая, слишком инициативная. Йоджи уже знает, что это пугает мальчика. Сам он научился создавать иллюзию, будто Оми свободен, будто в их жизни ничего не меняется. Они просто часто бывают вместе. Они просто нашли способ приятно проводить время.
Балинезу смешно и грустно от всех расчётов, от необходимости планировать, предвидеть, не вспугнуть. Он не знает, что будет, когда он сорвётся.
Но это случится нескоро, однажды. Или не случится вовсе – если он найдёт способ объяснить Оми, что их отношения давно не игра.
Пока он старается не думать о будущем больше, чем нужно. В конце концов, случайные смерти на миссиях ещё никто не отменял.
А потом всё меняется.
Оми.
Йоджи добрый. Очень добрый. Добрее их всех. Он умеет понять, умеет выслушать, умеет посочувствовать и помочь. Последнее у него получается лучше всего, будто он от этого ловит какой-то кайф.
Йоджи заботливый. Ему нравится опекать. Правда, нечасто доводится. Поэтому с тех пор, как он много времени проводит с Оми, Кудо отрывается по полной.
Йоджи весёлый и искренний. У него своеобразные понятия о справедливости и чести, но он неуклонно им следует. Он шипит, затягивая леску на горле очередной жертвы: «Вы заплатите за то, что заставили девушку плакать», - и ни минуты не думает о барышне, которая придёт в себя в загородном доме в компании четырёх трупов.
Йоджи сильный. И Цукиёно очень нравятся его руки, мягкие, ухоженные. Иногда кажется – Кудо мог бы справляться на миссиях и без оружия. Мальчику немного страшно каждый раз, когда Балинез его обнимает. Интересно, примерно то же чувствуют люди, заводя дома тигра или питона? Ручную зверушку, которая с лёгкостью может однажды убить. Бомбеец не знает ответа. Подобные оригиналы не заходят в их магазин.
Йоджи.
Руки холодные и чуть дрожат. Ему кажется, здесь, в этой комнате, гроза. Кажется, он видит, как потолок заволокло тучами, и пахнет озоном, а в глазах Бомбейца отражаются молнии. Может, у Йоджи лихорадка?..
Почему ему так холодно?
Кожа мальчика тёплая. Очень. И они оба давно молчат. В комнате почти ни звука. Только дыхание и едва слышный треск невидимых молний.
Йоджи касается кончиками пальцев щеки Оми, ведёт вдоль подбородка. Заставляет откинуть голову, спускается к ключицам. Всё медленно, очень медленно. Будто воздух вязкий, и каждое движение – через силу, с трудом.
Цукиёно подчиняется. Уже – подчиняется. Только смотрит долго и странно. Молчит. И вид у него очень серьёзный и взрослый.
Кудо склоняется над распятым телом и повторяет губами движения руки. Щека, подбородок, шея, ключица. Ему кажется, губы у него тоже холодные.
Для обоих это похоже на абсурд, на спектакль, на сон. Ни одно из этих слов не приходит на ум. Просто ожидают момента, когда реальность будет разбита. Оми – что Йоджи рассмеётся и обернёт всё в шутку. Йоджи – что Оми снова скажет нечто, и это нечто заставит исчезнуть то неназванное, пока ещё сдерживающее его.
«Разве сложно? Как сегодня днём. Ну же, маленький. Или тебе больше не хочется рассказывать про то, как однажды ты полюбишь и будешь счастлив? Почему ты молчишь? Если я, и правда, неважен, то неважны и слова, сказанные мне, да и это всё тоже никакого значения не имеет».
Но Цукиёно молчит, и Балинез, продолжая целовать, расстёгивает его рубашку.
Кудо очень заботливый. Даже сейчас. Он пьян, но помнит, что леска может поранить. Он не хочет сделать Оми слишком больно, поэтому мальчик связан поверх одежды. Он не хочет, чтобы было больно из-за его оружия. Он всё сделает сам.
Оми.
Главное – ни звука. И он выравнивает дыхание. Сам виноват. Дал возможность думать, что с ним можно так. Крепче сжимает губы.
Он помнит, как однажды они проснулись вместе. Кажется, Оми снова мучили кошмары, и Йоджи остался с ним – мальчик заснул, прижимая к щеке его ладонь.
Проснулся Цукиёно первым. Парень лежал всё в той же позе и по-детски сопел во сне. Бомбеец чувствовал его тепло и очень любил в то утро.
Наверное, Йоджи прикидывался тогда и прекрасно чувствовал прикосновения. С того утра Цукиёно стал меньше бывать с Балинезом и старался донести до него простую мысль – между ними нет ничего серьёзного.
Оми крепче сжимает губы и слегка закусывает их изнутри. Главное не думать о том, что будет после. Или наоборот? Наоборот, думать, представляя, что он сделает с Кудо, когда тот его развяжет? Двинет по роже? Перестанет замечать? Всегда казалось: Йоджи простой, на него легко давить, вызывая нужную реакцию. Почему Цукиёно так промахнулся в этот раз? Перегнул палку?
От Балинеза пахнет спиртным. Он небрит, и щетина царапает кожу. Его движения не становится быстрее. Оба знают, в доме только они. Оба знают – это действительность, поэтому внезапно не вернутся ни Айя, ни Кен.
Парень молчит. Бомбеец так радовался, когда смог втолковать Кудо, что бесконечный трёп и непрерывные прикосновения утомляют и раздражают. Сейчас Оми страшно. В комнате горит лишь лампа на столе. И вид у Йоджи странный. Сумасшедший. Дикий. Можно сравнить его только с какой-нибудь дикой кошкой. Дурацкая метафора. Мальчик мотает головой по привычке, чтобы переключиться на другое, Йоджи ловит его за подбородок:
- Не отвлекайся, малыш. Думай обо мне.
Йоджи.
Больше всего бесит то, что Оми молчит и не вырывается. Приоткрывает рот при поцелуях. Никак не реагирует, даже когда Йоджи прикусывает его губу. Только выжидает и медленным движением слизывает выступившую кровь. Смотрит прямо в глаза. Разве что не усмехается. Наблюдает, мать его. Естествоиспытатель.
Кудо кажется, что последнее время на нём ставили кретинский опыт, цель которого ясна исключительно Бомбейцу. Мальчик был то мягким и доверчивым, лёгким, расслабленным, улыбчивым. То язвил, то замыкался в себе и намеренно бил по самому больному. Но каким бы он ни был, он всегда наблюдал за реакцией. Смотрел. Он и сейчас пристально смотрит.
Смотрит, когда Балинез раздевается сам. Смотрит, когда Йоджи развязывает пояс на его джинсах и чуть их спускает. Морщится от звука рвущейся ткани. И снова в глаза. А потом размыкает губы. Парень не слышит ни звука, он лишь видит движения, но этого достаточно.
Оми.
Мальчику страшно. Хочется зажмуриться, разреветься, закричать. Проснуться и увидеть обеспокоенное лицо нормального Йоджи. Того, который успокаивал после ночных кошмаров. Который затаскивал в кино на ужастики и держал все два часа за руку. Который брал лицо в ладони и говорил – всё будет хорошо, и ничего страшного с Оми не случится, он, Кудо, не позволит. Но того больше не будет, а что делать с этим? Что делать сейчас? Хотя что он может сделать. Руки связаны, ноги связаны. Парень всё взял на себя.
Бомбеец позволяет себе ненадолго прикрыть глаза.
Кожа становится очень чувствительной. Он бы сбросил её, как делают змеи. Только бы не чувствовать куски разорванной одежды, складки нагревшейся простыни, леску через слои ткани, воздух, душное дыхание Балинеза.
Йоджи ложится сверху. Цукиёно задерживает дыхание. Кудо тяжёлый, тёплый и пьяный. Оми старается всё так же смотреть в глаза и думает, что близость – это больно.
Йоджи.
Глаза мальчика очень близко. От него пахнет кофе со сливками и шоколадным мороженым. Губы покраснели, на нижней запекается кровь.
Йоджи снова целует. Бережно и уверенно, скользит языком по ранке. Прикусывает. Оми дёргается и тихо стонет от боли. Кудо улыбается.
Он целует шею Бомбейца – он помнит, тому это всегда нравилось. Парень не видит его лица. Только чувствует, как тот напрягается и чуть приподнимает подбородок, подставляясь, позволяя, почти прося. Пусть и неосознанно.
Балинез целует ниже. По рёбрам Цукиёно с левой стороны вьётся белой нитью шрам. Не первый и не последний. Йоджи пробует его на вкус, запоминает каждый изгиб, зацеловывает и будто случайно задевает сосок. Задерживается на нём, прикусывает, зализывает.
А Оми всё так же смотрит и молчит. Сжимает и разжимает кулаки. Только дышит чуть чаще.
Оми.
Когда Йоджи поднимается, мальчик удивлён. Пожалуй, это самое сильное чувство. Он уже привык к ощущениям, леска не причиняет боли. Он привык к мысли о дальнейшем. Он привыкает к прикосновениям и к тому, что сам не может ничего сделать – ни оттолкнуть, ни ответить. Он пытается понять, почему ему почти приятно, а полная беззащитность и медленные движения Балинеза начинают дарить удовольствие. Оми не знает, отчего так. Сейчас всё слишком необычно, и он не знает, как себя вести.
Кудо открывает ящик стола – он скользит сначала к нему, потом обратно и закрывается с лёгким щелчком. Йоджи оборачивается и замирает. Наверное, наверняка это несколько секунд, но сердце Цукиёно подскакивает к горлу и медленно сползает вниз. Сейчас его любимый чертовски красив. Именно сейчас все безупречные черты его лица складываются воедино, и мальчик не может отвести глаз. Балинез не улыбается, не приподнимает брови, не корчит гримас, даже не говорит.
Он подходит к кровати и ложится рядом. Оми знает, что во флаконе у того в руках. Бомбеец читал о сексе между мужчинами.
Йоджи.
Ему нравится чувствовать собственную власть. Ему нравится, как Цукиёно сейчас предсказуем: он не может отвернуться от поцелуя или ударить по руке. Ему нравится сам Оми. Так жаль, что у Йоджи было мало парней, и не хватает опыта. Ну да ничего, в этот раз мальчик потерпит.
Кудо опускается рядом с Бомбейцем и смотрит ему в глаза. Правильно прочесть их выражение он не может даже сейчас. Оно какое-то… неподходящее. Йоджи начинает злиться и, нарочито медленно наклоняясь к связанному телу, проводит губами по выступающим рёбрам. Мурашки по коже.
- Ничего, - Балинез шепчет, и Оми приходится задерживать ставшее шумным дыхание, чтобы услышать его. – Замёрз? Сейчас согреешься.
Цукиёно дёргается, когда тот гладит его между ног.
«Всё должно было быть иначе», - думает Йоджи. Он старается быть нежным. Он может себе это позволить.
Оми.
Они всё так же смотрят друг другу в глаза, когда Кудо входит в растянутое тело. Медленно, не останавливаясь, до конца, заполняя и распирая изнутри. Жарко. Душно, не хватает воздуха. Немного больно и непривычно. Обидно до слёз. Оми злится на Йоджи, на себя, на уехавших ребят. И понимает, что выгибается навстречу, насколько возможно, стараясь соприкасаться, как можно больше. Выгибается и стонет то ли от боли, то ли от разочарования, когда Балинез замирает.
Мальчик закрывает глаза, закусывает губу, краснеет и не видит улыбки Кудо, лишь чувствует губы, скользящие по лицу, пальцы, перебирающие волосы. И он растерянно мечется, ища поцелуя.
Балинез делает вид, что не замечает, прижимает к себе Цукиёно, будто тот может стать ещё ближе и начинает двигаться. Наверное, он себя сдерживает – Оми слышит судорожное рваное дыхание и редкие тихие стоны.
Кудо что-то шепчет. Бомбеец, сам не замечая, всхлипывает от досады. Дрожат от напряжения руки и ноги. Единственное, о чём он может сейчас думать, что может сейчас чувствовать, что понимает – скупые плавные движения Йоджи внутри.
А потом – мальчик не знает, когда наступило это потом, – то душное, сворачивающее тугие кольца в животе, вдруг вспыхивает.
Когда Оми приходит в себя, голова Балинеза лежит у него на груди, и тот водит пальцами по правой руке мальчика. Встаёт и тянется к леске.
Йоджи.
Йоджи помнит – под утро дождь перестал, и всходило солнце. Оми сидел на земле и придерживал Кена. Сибиряку досталось чуть ли не больше всех. Балинез стоял на ногах только потому, что рядом был Айя.
Йоджи часто вспоминает то утро. Оми сидел среди битого стекла и готов был зареветь. Кудо ляпнул что-то, а Цукиёно поднял глаза и назвал его по имени. Впервые обратился к нему с той ночи.
Йоджи часто снится другое: как стреляют в мальчика, и тот падает, некрасиво, нелепо и тяжело кувыркаясь в воздухе. И парень вспоминает – прямо тут же, во сне, из раза в раз – как падала Аска, как выгнулась спина, как замедлились движения, как скользнула обида в глазах. Аску он потерял. А Оми?
Он рывком просыпается и не может заснуть. И больше всего ему хочется дойти до комнаты Бомбейца и проверить, в этой реальности мальчик жив, он спит, его почти не терзают кошмары. Нельзя. После того, что было – нельзя.
Йоджи не любит вспоминать, что было.
Заснуть не получается, он встаёт и идёт на кухню. Пол холодный.
Оми.
К ночи отступает даже головная боль, которая не покидала его весь день. И чем темнее за окном, тем она тише. Потом пропадает вовсе.
Оми включает магнитофон, убавляя звук, – не хочет никого будить.
Достаёт из холодильника бутылку вина и сыр. Садится. Смотрит на часы. Ржавая, как таракан, секундная стрелка дёргается и начинает новый круг.
У вина странный вкус. Мальчик делает глоток, морщится и отодвигает стакан. Сыр твёрдый, чуть кислый и солёный.
Диск выбран неудачно. По кухне стелются протяжные печальные звуки иностранной песни. Язык незнакомый, мягкий и мелодичный. Цукиёно пытается повторять отдельные слова или фразы, почему-то у них вкус горечи.
На улице начинается дождь. Сильный. Такой же лил, когда его подстрелили, когда они все не умерли.
Оми не любит это состояние. Не любит, не может предугадать и не может ничего сделать. Только пережить. Ему никак. Вот только спина болит и хочется выпить. А ещё хочется, чтобы до него хоть кому-то было дело. Чтобы Айя не думал только о сестре. Кен не переводил затравленный взгляд с него на Кудо и обратно. Йоджи…
Почему у них всё так? Что у них было? Что между ними сейчас?
Хочется встать, пойти к Балинезу в комнату и лечь рядом. Всмотреться в знакомое даже на ощупь лицо и прошептать какую-то глупость. «Я люблю тебя». Или: «Не оставляй меня одного». А может: «Без тебя очень холодно».
Цукиёно делает ещё один глоток. Это слабость. Просто желание тепла. Просто жажда любви, а его никто никогда не любил, как Йоджи. Точнее Оми так казалось.
Сначала Бомбеец твердил себе, что злится на парня из-за обмана. Обещал никогда не причинять боль, обещал, что убьёт всякого, кто напугает мальчика. Тот в ответ смеялся, говоря: «Я в состоянии сам разделаться почти с любым», – и тянулся за поцелуями.
Потом стало казаться – всё было бы иначе, если бы Кудо на утро после не следил виновато за каждым движением Оми и не просил, сбивчиво, униженно, не глядя в глаза, прощения, сыпля клятвами, что такое больше не повторится.
Бомбеец не особо верил этим словам. А от мысли быть вместе с человеком, который может так ломать себя, становилось противно, неловко и стыдно. Тогда, глядя на Йоджи, Цукиёно решил, будто не любит его. И сделал всё, чтобы Кудо не приближался к нему.
Парень понял. Оми иногда чувствует его взгляд на заданиях. Чувствует и злится – отвлекает. Обоим это может стоить жизни. Неужели неясно? Неужели?
А потом случается то задание, и та ночь, и то утро. Мальчик помнит его до мелочей. Он словно до сих пор чувствует голову Кена у себя на коленях и его прерывистое дыхание на своих руках. Он словно до сих пор видит Балинеза, который почти висит на Фудзимии, еле живой, усмехается и хорохорится. Он говорит что-то Хидаке и смотрит на Оми.
С тех пор парень на миссиях чуть ближе к Цукиёно. И Айя замечает: Бомбеец на заданиях стал серьёзнее и собраннее. Абиссинец просто не знает, Цукиёно боится подставиться – он уверен, что Йоджи тогда метнётся его заслонить. Кретин.
С тех пор мальчик не знает, как заговорить с Кудо.
- Привет. Так ты не спишь?
Цукиёно рад, что сидит спиной к двери, и его лицо в тени. Он кивает, не оборачиваясь, смотрит в окно, на огромную маслянистую луну, повисшую напротив, и кивает ещё раз:
- Здравствуй.
Оба молчат. Они давно не оставались наедине. Бомбеец не хочет говорить – дрожит голос. Йоджи боится снова нарваться на очередную отповедь. Они не двигаются, стены кухни вертятся вокруг, у Оми кружится голова. Он зачем-то порывается встать, ноги плохо слушаются, и вдруг становится очень тепло, и он слышит чужое сердце. Прижимается теснее, стараясь не пропустить ни одного удара. Чувствует сильные руки, которые обнимают так мягко, что вырваться несложно. Они обнимают слишком мягко, и мальчик боится – его отпустят раньше времени. Кажется, он дрожит, сдерживая слёзы.
- Не бойся, Оми. Пожалуйста, не бойся меня. Тогда… Мы… Я… Оми, мы мало живём, люди вообще очень недолговечны, ты же знаешь. Мы оба знаем это слишком хорошо… Я не могу больше вот так. Я тогда испугался, что ты умер. Что тебя больше не будет, никогда, я никогда не смогу сказать, что мне жаль, что я очень виноват, что ты мне нужен…
Балинез ещё говорит, а Цукиёно вжимается в него. У него ощущение, будто всё это уже было. Это принято называть «дежа вю». Это что-то, более близкое и очевидное, чем память, которая может подвести. Оми кажется, он всегда знал – однажды они будут стоять вот так, окутанные словами Йоджи, запахом Йоджи. А спиртным несёт от него самого. И он готов так стоять долго-долго. И чтобы не надо было никуда спешить, о чём-то думать. Просто чувствовать Кудо рядом. Мальчик поднимает голову и тянется к его губам, гладит шею и, чуть отстраняясь, шепчет:
- Пойдём.
@темы: Фанфики