"Сделка без последствий". Обновление

[pooka]

Автор: Serenada aka Sapfir
Название: Сделка без последствий
Фэндом: Weiss Kreuz
Рейтинг: R
Жанр: romance/angst
Пейринг: Шульдих/Ран
Disclaimer: они не мои. А жаль.
Предупреждение: ООС, AU, death-fic. Ах да, самое страшное: банальность.))

На песню меня навела  Solerno, за что вечный респект.
Слушать - здесь
Перевод - здесь

***
Дом замер в тишине, только где-то наверху колыхалось безмятежное безумие Фарфарелло. Ран уже привычно собрался подняться в комнату, когда Шульдих позвал его из гостиной:
- Котенок, давай здесь посидим, а? У меня кондиционер барахлит, там сейчас такая жара, что мозги спекаются.
- Надо же, они у тебя есть? – риторически спросил Фудзимия себе под нос, но телепат – уже из кухни – громко возмутился:
- Эй, я все слышу!
- У тебя не уши, а локаторы, - беззлобно фыркнул Ран, опускаясь на диван.
Рыжий появился в комнате, держа в руках два стакана с соком:
- Я слышу только то, что мне нужно, так что сравнение неточное.
- Шульдих, я вообще-то душ собирался принять…
- Отлично, спинку потереть? – по-лисьи усмехнулся немец, располагаясь рядом с ним.
Ран посмотрел на него задумчиво и протянул:
- Ладно… схожу потом…
Хлебнув сока, Шульдих потянулся за лежащим на столике перед диваном пультом от музыкального центра. Одновременно он покосился на часы: было уже почти три.
Из мощных динамиков, профессионально установленных по всей гостиной, зазвучала какая-то быстрая, блестящая позитивом мелодия. Поморщившись, рыжий переключил трек, а потом еще раз и еще… Каждой песне он уделял внимания секунд на пять, забраковывал – и включал следующую, намереваясь воплотить в жизнь пришедшую ему в голову идею.
Ран сначала не обращал внимания на его действия, видимо, привыкнув: Шульдих был весьма привередлив в выборе музыки, но дюжина пропущенных песен даже для него была перебором.
- Это у тебя новое хобби такое? – спросил Фудзимия, облокачиваясь о спинку дивана, внимательно рассматривая тонкий профиль Шульдиха.
- Нет. Просто я хочу… - рыжий замер, услышав первые гитарные переборы новой песни. Отбросив пульт, он поднялся и протянул руку Рану: - Потанцевать с тобой.
Фудзимия принял его ладонь скорее машинально, спрашивая с затаенным удивлением:
- Ты уже танцевал со мной, в клубе. Одного раза не хватило?
- Нашел с чем сравнивать! Я хочу… сегодня, - почему-то смутившись, ответил Шульдих, поднимая его, выводя в центр комнаты, притягивая к себе…
Это была «Don’t cry» Guns n Roses, и немец на какое-то мгновение пожалел, что остановился именно на ней. Песня нравилась ему, но сейчас Шульдих вдруг понял, что она скажет больше, чем он собирался сказать.
Отступать было некуда. Обвивая руками талию Рана, он с каким-то мазохистским чувством тихо заговорил, и слова всплывали в памяти сами собой:

- Talk to me softly
There’s something in your eyes,
Don’t hang your head in sorrow
And please don’t cry

Шульдих вздрогнул, когда Ран подхватил куплет – мягко, почти шепотом:
- I know how you feel inside I’ve,
I’ve been here before.
Somethin’s changin’ inside you
And don’t you know

- Don’t you cry tonight
I still love you baby
Don’t you cry tonight…

Голос Шульдиха прозвучал чуть громче - и смолк, потому что продолжение принадлежало Рану, и они оба это знали.

- Don’t you cry tonight
there’s a heaven above you baby
And don’t you cry tonight

Слушая завораживающую мелодию, Шульдих закрыл глаза:
- Give me a whisper
And give me a sigh,
Give me a kiss before you tell me goodbye…

На последних словах закончилось дыхание, словно чья-то рука стиснула горло.

- Don’t you take it so hard now
And please don’t take it so bad, - улыбаясь бледной улыбкой, продолжил Ран, мягко дотрагиваясь до его волос, неторопливо кружась вместе с ним в центре комнаты, в центре их крошечного хрупкого мирка.
Шульдих зеркально ответил на улыбку, почти не чувствуя губ:
- I’ll still be thinking of you
And the times we had… baby

Снова – громче, надрывнее – зазвучал припев, и телепат, вздохнув, почти с отчаянием прижался к нему, зарываясь носом в алые волосы. Это было больнее, чем он мог представить. Почти на пределе сил.
На время долгого проигрыша реальность перестала существовать, подменяясь сильными, страстными звуками, оплетающими их тела, связывающими их воедино. Шульдих чувствовал, как бьются их сердца, и пытался справиться с накатывающим на него ощущением невосполнимой потери.
Оставался только один – последний – куплет, и телепат, проглотив комок в горле, зашептал на ухо Рану:
- And please remember that I never lied,
And please remember how I felt inside now honey…

- You gotta make it your own way,
But you’ll be alright now sugar.
You’ll feel better tomorrow
Come the morning light now baby…

Шульдих оторвался от него и заглянул в серьезные, немного печальные глаза, понимая, что больше, чем сейчас, Ран не скажет ему никогда. Слова прозвучали, осев в душе чуть горчащим теплом, и новую отчаянную просьбу, заключенную в чувственном голосе, они встретили поцелуем. Губы нежными движениями молча повторяли – снова и снова – «Don’t you cry», уговаривая, утешая…
Они уже не двигались, а стояли неподвижно, спаянные в одно целое, боясь неосторожным движением сломать, смять это ощущение глубокого понимания чего-то скрытого от человеческого взгляда.
Музыка затихала, словно уходила вдаль, а Шульдих никак не мог прервать поцелуй, чувствуя сладкое головокружение. Губы Рана в его плену дрогнули, раздвигаясь в улыбке, а зубы прихватили его язык, легко кусая.
Шульдих от неожиданности открыл глаза и отстранился, тихо засмеявшись чему-то, но, начав, понял, что не может остановиться.
Он не думал о том, что спровоцировало долго подкрадывавшуюся, неизбежную истерику, да это было и неважно. Приступы нервного, неконтролируемого смеха, перемежаемого всхлипами, передергивали его тело, а разум, запертый в черепной коробке и изолированный, отстраненно констатировал, что Ран крепко сжимает его плечи и что-то настойчиво повторяет. Выглядел он взволнованным, почти испуганным, и Шульдих точно так же бессознательно поздравил себя с тем, что умудрился-таки все испортить.
- Шульдих, успокойся, - будто сквозь слой ваты донесся до него голос Рана – и все закончилось. Словно кто-то перекрыл кран, из которого хлестало это нездоровое, граничащее с безумием веселье.
Немец глубоко вдохнул и резко замолчал. После срыва в голове было ясно и на удивлением пусто. Он понимал только то, что перед ним стоит человек, который нужен ему и потерять которого он не может.
И тогда Шульдих сказал глупость. Ту самую, что занимала его мысли. Ту, на которую не могло быть рационального ответа и которая засела в нем занозой.
Покачав головой, он медленно, безжизненно сказал:
- Это нечестно. Это, мать твою, так нечестно…
Ран устало пожал плечами и ответил, глядя мимо него:
- Разве? Может, это просто случай. А может, я это заслужил. Теперь нет смысла гадать.
- Почему ты?
- А почему бы и нет? Каждый день в мире страдают и более невинные люди, чем я. Как будто это – честно, - горько усмехнулся Ран.
- Ты – не они. Ты заслуживаешь лучшего. Самого лучшего, - Шульдих обнял Рана за шею, поцеловал в щеку и прошептал: - Кстати… с днем рождения, котенок.
Фудзимия удивленно моргнул, а потом вздохнул добродушно, улыбаясь одними глазами:
- Сволочь ты все-таки, Шульдих. Ты ведь с самого начала знал.
- Конечно. Ну… вообще я узнал только вчера. Уж извини – подслушал, а то от тебя самого не дождешься, - рыжий с облегчением вернулся к обычному своему тону, за которым так удобно было прятаться от определенности.
- Невелик праздник, - пробормотал Ран, привычно скрещивая руки на груди.
- Тогда почем ты расстроился, когда я не поздравил тебя утром? – прищурился телепат.
- С чего ты взял? – неубедительно возмутился Фудзимия, заливаясь столь редким для него румянцем.
Рыжий фыркнул:
- Ну ты спросил…
В этот момент он уловил колебания ментального поля возле входной двери и взглянул на часы: была четверть четвертого.
- А вот и мой подарок пожаловал, - проговорил немец, опережая звонок.
Идя к двери, чтобы впустить не совсем званого гостя, Шульдих подумал, то все эти пятнадцать минут после назначенного времени Кудо мужественно провел в машине возле дома, проявив чудеса силы воли. Рыжего это позабавило и даже немного порадовало.
Пошедший следом за телепатом Ран изумленно вздохнул, увидев стоящего на пороге Йоджи. Своим привычкам Балинез не изменил: собираясь в логово врагов, упаковался в стильные, экстремально низко сидящие джинсы и обтягивающую светлую майку. В Руках он держал катану Абиссинца.
Дыша молодой красотой, свежестью и хищной грацией, скрадываемой развязными движениями, Йоджи прошел внутрь, как к себе домой. От его улыбки, кажется, стало еще светлее, когда он сказал:
- Привет, Айя.
Потом он повернулся к телепату и с меньшей радостью, но тоже достаточно миролюбиво кивнул:
- Шульдих.
Немец скривился в улыбке, стараясь пропускать мимо сознания как всегда бьющие через край эмоции Кудо. Это было слишком… Слишком.
Чувства Балинеза были вполне определенны, и Шульдиху они однозначно не нравились, но сейчас он сознавал необходимость преодоления собственной паранойи. И все же это было трудно сделать, находясь рядом с импульсивным Кудо, пожирающим ласковыми глазами его Рана.
- Йоджи… Что ты здесь делаешь? – спросил Фудзимия, до сих пор не до конца веря собственным глазам.
- В гости заглянул. По приглашению, между прочим.
- Почти, - буркнул Шульдих, но Кудо сделал вид, что не расслышал, и шагнул к Рану, естественно, но в то же время очень собственнически обнимая его.
- С днем рождения!
Ран взглянул на натянуто улыбающегося Шульдиха и от Йоджи отошел довольно быстро.
- Спасибо. А это… - он кивнул на ножны.
- Его идея, - не распространяясь, отозвался Кудо, кивая на немца и одновременно протягивая Рану меч.
Усмехнувшись на такую добропорядочность, Шульдих решил, что пора уже ему испариться. В конце концов, он сам позволил Йоджи прийти, подразумевая тем самым, что у него будет возможность спокойно поговорить с Раном. А в присутствии телепата это автоматически становилось невозможно.
- Ну что, дети, если я оставлю вас одних, вы дом не спалите?
- Ты уходишь? – чуть заметно нахмурился Ран, доставляя телепату неизъяснимое удовольствие этой еле заметной морщинкой между бровями.
- Да, по делам съезжу и вернусь. Ведите себя хорошо!
Договорив, Шульдих с трудом поборол желание дотронуться до Рана на прощание и сразу пошел к двери, которую так и не закрыл.
«И кстати, Кудо. Не забывай: сделаешь что-нибудь не так… Хоть что-нибудь… Остаток дней проведешь в психушке. В лучшем случае», - заботливо напомнил телепат Балинезу.
Обернувшись напоследок, он поймал сосредоточенный, строгий взгляд зеленых глаз и явственно осознал: в напоминаниях Йоджи не нуждался, а единственным его желанием было просто поговорить с другом.
В последний раз.

***
Девятнадцатая ночь тихо вздыхала звуками улицы, которые вплывали в спальню через раскрытые окна. Было жарко, и Шульдих, против обыкновения, не прижимал Рана к себе, как мягкую игрушку, а лежал чуть поодаль, только перекинув руку через его талию. Не потому, что это было необходимо: словно в честь праздника, Ран был спокоен и расслаблен, и боль, затаившись где-то в темных углах, не трогала его. И все же прикасаться к нему каждую ночь, чувствовать под руками гладкость его кожи – для телепата это стало жизненной необходимостью. Сейчас он, вместо того чтобы спать перед предстоящим трудовым днем (ох и припомнит ему Кроуфорд все клятвы и заверения), бессмысленно пялился на шею Рана и думал… обо всем сразу. Например, о том, что случилось за время его отсутствия сегодня, пока в доме был Кудо. Он изначально запретил себе пытаться узнать что-нибудь из мыслей Фудзимии: это было бы нечестно. Впрочем, Ран выглядел умиротворенным – значит, ничего из ряда вон не произошло. Когда немец вернулся со своей якобы «деловой» прогулки по городу, Йоджи уже предусмотрительно исчез, чтобы лишний раз не мозолить телепату глаза. Хоть где-то ума хватило. А Ран… Ран благодарно улыбнулся, окончательно убеждая Шульдиха, что он все сделал правильно. От этого по телу волной растеклось нежное тепло, до сих пор остававшееся внутри и согревавшее сердце.
Еще Шульдих думал о том, что завтра ему придется весь день провести далеко от Рана.
О том, что он мог бы подарить ему на следующий день рождения.
О том, что этого следующего – не будет.
О том, что жара – это хорошо. Иначе он непременно прижал бы Рана к себе, а это было бы проблематично, потому что… Черт, да потому что у него уже который день медленно ехала крыша от этой дразнящей, неполной близости. Нужно было быть каменным, чтобы безразлично лежать рядом с ним и делать вид, что ничего не происходит. И сколько бы Шульдих ни материл себя, сколько бы ни называл извращенцем, который думает совсем не той головой… против манящего тепла стройного тела под боком это помогало плохо. Кажется, рыжий даже в подростковом возрасте не занимался самоудовлетворением так часто. Шульдих понимал, пожалуй, что стоит ему быть совсем немного настойчивее – и Ран не станет возражать. Но он не этого хотел. Ему хватило подчинения тогда, в начале – сейчас ему нужно было только самостоятельное, ничем не обусловленное желание Рана. Или так – или никак. И хоть до кровавых мозолей на ладонях. Иногда Шульдих начинал думать о том, что обворовывает самого себя, но упрямство его оставалось непоколебимым. Он ждал… ждал, ждал и ждал, даже не будучи уверенным, что когда-нибудь Ран сделает этот первый шаг.
Зная Фудзимию, можно было с уверенностью сказать, что дело было вовсе не в его целомудренности и робости. И думал он, в первую очередь, не о себе, а о Шульдихе, не желая привязывать его к себе еще сильнее – так, что оборванная связь причинит нестерпимую боль. И он тоже сдерживал себя: телепат чувствовал это временами, перехватывая разбегающееся электрическими импульсами по коже возбуждение. На грани, на пределе. От этих подслушанных эмоций перехватывало дыхание, но ничего не происходило – так же, как не происходило сейчас.
Сейчас Ран не спал, Шульдих знал это наверняка, постоянно поглаживая Даром его разум. Подключив фантазию, телепат мог увидеть как наяву его лицо с закушенной нижней губой и чуть нахмуренными бровями. Легкое, неясное поначалу чувство, поднимавшееся из прохладных глубин сознания Рана было похоже на бутоны экзотических цветов, каких Шульдих никогда не видел. А потом бутоны начали распускаться, посылая по телу волны щекочущего тепла, которое собиралось внизу живота, скручиваясь все туже, затуманивая кристально чистые поначалу мысли.
Шульдих замер, чувствуя вместе с ним и боясь хоть как-то вмешаться, подтолкнуть его. Это оказалось сложно.
У него вырвался вздох невероятного облегчения и благодарности, когда Ран внезапно накрыл его руку своей, переплетая их пальцы, прижимая ладонь Шульдиха к своему животу, а потом – ниже, молча подталкивая и позволяя.
Ничего большего Шульдиху не было нужно. Он приподнялся на локте, наклоняясь к Рану, находя губами его шею, щеку, губы, одновременно высвобождая руку из судорожного захвата – чтобы гладить его всего, везде… Ран повернулся к нему, в темноте влажно блеснули его глаза. Он начал торопливо скользить ладонями по груди Шульдиха, по его плечам, но вдруг оборвал движение и, приподняв бедра, сдернул с себя штаны. Сняв их до конца, отбросив в сторону, Ран вывернулся из рук телепата и встал на колени, низко опустив голову, широко раздвигая ноги. Он предлагал себя порывисто-развратно, и это, столь непохожее на него, после долгого ожидания взвинчивало нервы, доводя возбуждение до точки, в которой оно начинало граничить с болезненностью. Шульдих с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, понимая, что все это – гладкость белой кожи, изгиб талии, покорная поза – только для него, сейчас – и навсегда. Он провел ладонью по широкой спине, чувствуя, как Ран вздрагивает. В памяти вдруг всплыли собственные слова, сказанные месяц назад. Он тогда дразнил и пугал Фудзимию… «Ты ведь этого боишься? Боишься, что я прямо сейчас впечатаю тебя смазливой мордашкой в кровать и трахну так, что тебе потом ходить больно будет еще неделю?»
Сейчас Ран стоял перед ним на коленях, до предела обнаженный, открытый, и хотел его. А Шульдих боялся сделать ему больно и не понимал, как он мог когда-то даже мысль допустить…
- Нет, котенок… Не так, - охрипшим голосом тихо позвал он, поднимая Рана, переворачивая его, укладывая на спину. – Я хочу видеть тебя.
И снова – поцелуи. Томительно-страстные, глубокие, вдумчивые. Как будто в первый раз. Как будто – в последний.
И руки, ласкающие тело. И пылающее (даже в темноте видно) лицо. Срывающееся дыхание.
- Давай, - прошептал Ран, выгибаясь, нетерпеливо ерзая под придавливающим его к постели Шульдихом.
- Мы достаточно ждали, так что сейчас можно не торопиться, - отозвался Шульдих, вопреки своим словам понимая, что как раз «не торопиться» у него уже почти не получается.
Он не помнил, где нашел смазку. Не помнил, как растягивал Рана, переживая вместе с ним каждую секунду, оттягивая на себя болезненные ощущения. Время исчезло, оставляя только жар тугих мышц, обхватывающих его так, что хотелось выть от этого нереального, недопустимого счастья – быть с ним, на нем, внутри него. И Ран отдавал ему себя – до самоотречения, обнимая, притягивая, удерживая и двигаясь с ним в одном ритме, еле сдерживая клокочущие в груди стоны. Жар летней ночи стекал по их переплетенным телам и казался прохладой по сравнению с адским пеклом, в которое они нырнули с головой.
Когда они кончили – почти одновременно, почти умирая, - Шульдих испытал то самое ощущение, которое всегда отталкивало его от секса. Соединение с разумом Рана на всех уровнях, так глубоко, как никогда раньше. Неконтролируемый, словно выпущенный из клетки на волю леопард, Дар плеснулся широкой мощной волной, неравномерно погребая под собой спящую улицу, и так же резко схлынул, концентрируясь на самом близком, самом желанном сознании, входя в него безболезненно и легко, как раскаленный нож в масло. И впервые телепат не почувствовал отвращения от грязи чужих мыслей, от мусора, валящегося из души обычно случайного любовника. Ран действительно был похож на глубокое, прозрачное горное озеро: простой, невероятно сильный, верный… прекрасный. Это слово наконец-то раскрылось для Шульдиха во всей полноте – сейчас, когда он понял, что держал в руках. Никогда раньше он не видел, не чувствовал Рана таким красивым, как в эту минуту. Как будто до сих пор он смотрел только на инкрустированную драгоценными камнями крышку шкатулки, а теперь заглянул внутрь. И то, что чувствовал Ран – опустошенно-счастливый, детски-нежный, благодарный и чуть-чуть напуганный… этого было бесконечно много для Шульдиха. Это плавило, выжигало его, навсегда отпечатываясь на всей его сути.
Он не знал, почему именно сегодня. Почему вообще. Зато он с поражающей сознание ясностью понимал другое: случилось именно то, чего опасался Ран – их связь затянулась узлом. И разорвать ее теперь будет страшно – страшнее, чем когда бы то ни было.
Но еще отчетливее телепат осознавал, что, не испытай он этого сейчас, останься нетронутым, в стороне… он не пережил бы ухода Рана. Он продолжал бы существовать – мертвым. Пустой, выпотрошенной оболочкой. Соединение с ним, несущее в себе жуткую боль, несло и спасение. Защиту. Как костыли, которые не дадут упасть, когда ноги отнимутся.
И от этого было тоскливо и светло – одновременно.
Шульдих обессиленно опустился рядом с Раном, целуя его во влажное от пота плечо.
- Ты… знаешь? – почти беззвучно спросил он, зная, что не сможет выразить словами и сотой доли того, что сейчас наполняло его.
И Ран – понял. Вплел пальцы в его волосы, в голосе прозвучала мягкая улыбка:
- Да. Как и ты.
Как и он…
Шульдих приподнялся, обнимая его, переворачивая на бок – прижимая к себе, оплетая собой, пряча от чего-то, блуждающего с голодными глазами где-то рядом. Счастье и боль вросли друг в друга, опьяняя тяжелую голову, и молчать – нет сил, нет желания, нет возможности.
Словно безумный, Шульдих покрывал быстрыми поцелуями его лицо, отрывисто, надрывно проговаривая, раз за разом:
- Я не отпущу тебя… Я не отпущу… Я никуда тебя не отпущу… Господи, Ран… Никогда… Я просто не могу… Ран, котенок…
А Ран улыбался под его поцелуями, судорожно обнимал за плечи и молчал.
Потому что ему нечего было сказать.
Потому что он отчаянно хотел верить Шульдиху.