Ко Дню смеха

[pooka]

Поздравляю всех с полупрофессиональным праздником русских - 1 апреля.
В честь этого великого празднега набросала я одну вещицу. Шизофреническую немного, но один разик-то можно, да?
Берегите психику.)))

Название: Если бы...
Автор: йа, больной человек)))
Фэндом: WK
Рейтинг: в районе R
Жанр: ангст/стеб
Герои: Айя, Йоджи и еще один персонаж. Прочитаете полторы странички текста - и все станет понятно. Собственно, в небольшой загадке и заключается весь смысл этой жести.
Примечание: посвящается отличному мужыку  Cry_to_Heaven, который заронил в мой воспаленный моск эту идею. Либэ, это тебе за то, что ты сделал со мной при помощи Квиров.

Уверены? Ну смотрите...)))))

Каждый из них по-своему мил, но только от него я не могу отвести взгляда. Он – лучшее творение природы, что я видел когда-либо. Идеальный до последней линии тела. Его белая кожа – белая-белая! я думал, у людей такой не бывает – сводит меня с ума своим совершенством. Сначала я просто любовался им, радуясь каждой проведенной с ним минуте, но недавно я понял, что это не просто симпатия. А самое страшное: я отдаю себе отчет в том, что он не будет моим. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Да, иногда я нужен ему, он обращает на меня внимание, он прикасается ко мне своей почти по-женски изящной рукой, машинально ласкает меня, даже не понимая, кажется, что он делает… Во мне все вздрагивает и тут же замирает, а он недоуменно хмурится – и уходит. Мне больно… как же мне больно, если бы хоть один из них знал! А ведь это, казалось бы, невозможно, неестественно, неправильно. Но я чувствую внутри себя смятенный гул, чувствую, что во мне вот-вот что-то разобьется, сломается, не выдержав этого чудовищного напряжения – и я боюсь, что он лишит меня жизни так же машинально, как одаривает своей мимолетной лаской. Я испускаю глубокий вздох, я умолкаю в подрагивающей тишине – и терплю.
Я видел его разным – сонным и бодрым, сердитым и… нет, не веселым (веселым он не бывает никогда) – спокойным, с букетом роз в руках – и с окровавленной катаной. Но однажды… однажды я видел его таким, каким уже никогда не увижу. Это было головокружительное, бесовское счастье. Это была изощренная пытка, после которой мое сердце превратилось в комочек золы. Не знаю, как я пережил это. Почему не сломался. Почему до сих пор – здесь…

Они в который раз ссорились: один – взрываясь раздражением, импульсивно выкрикивая обвинения, второй – цедя ответы сквозь зубы, окатывая напарника презрением. А я стоял в стороне, слушал их и ничего не мог сделать. Я молчал, потому что пытаться вмешаться – бессмысленно, они бы не услышали. Им на меня вообще плевать.
Об их ссорах знаю только я, меня они не стесняются. Каждый раз речь идет о чем-то новом, но на самом деле – все об одном и том же. Слова меняются, суть остается прежней. Я думал, на этот раз они зайдут слишком далеко; я боялся, что они подерутся. Я ошибся… Этот вечно шляющийся где-то блондинчик толкнул его так, что он налетел на меня, и я бережно поддержал его, не давая упасть. Он с благодарностью оперся на меня и собирался накинуться на своего напарника… но ему не дали. Он – и я вместе с ним, мне некуда было деваться – смотрел в приближающееся красивое лицо, в сверкающие ядовитой зеленью глаза… и я вдруг почувствовал, как он обмяк, словно из него выдернули все кости. Он был зажат между мной и ним, как между двух огней, и когда в его губы впились жадным, голодным поцелуем… он не сопротивлялся.
Я онемел от шока. Я не мог поверить, что это происходит – словно очутился в кошмарном сне, из которого нет выхода. Но было в этом кошмаре нечто завораживающее, потому что он прижался ко мне теснее – мое хрупкое чудо – и хлестнул меня пьянящим винно-красным ароматом своих волос. Я бы упал, если бы мог, но я все еще поддерживал его – я бы не причинил ему боль, никогда.
А он… он вдруг вздохнул – так тихо, прерывисто и сладко… Словно ему открылись врата в рай. Словно сияющее, ослепительное счастье дикой, неприрученной еще птицей билось в нем, требуя выхода. Ловкие загорелые руки раздирали на нем рубашку, забыв о пуговицах, стаскивали ткань с крепких точеных плеч. Когда я дотронулся до его кожи, меня словно прошило током. Красно-белая пелена стелилась передо мной, обрушиваясь одуряющим запахом и ласковыми, согревающими прикосновениями.
Я не успел опомниться, когда он был уже полностью обнажен – они оба. Их лихорадочные движения стали более сдержанными, они прикасались друг к другу с каким-то благоговением и облегчением, они не могли двинуться с места, упиваясь ощущением того, что только что подарили друг другу свободу. Другой тоже дотрагивался до меня – мы все стояли слишком близко, - но для меня существовало только вздрагивающее от холода и напряжения тонкое белое тело. Они целовались, их губы были уже ярко-красными и припухшими, а я не мог не смотреть, хотя еще никогда в жизни мне не хотелось умереть так сильно.
Потом… потом он… боже, если я не скажу этого, оно сожжет меня… Потом его обняли за талию, и подхватили, и приподняли… Его ноги оплели чужую талию, а руки – шею, мимолетно коснувшись светлых волос. Едва ли его было тяжело держать на весу – он такой худенький, хотя и сильный. Белое тело изогнулось вдруг под каким-то ненормальным углом, я услышал протяжный, мучительно-нежный стон, слившийся с невнятным, полузадушенным шепотом:: «Айя… господи, Айя… я просто умру сейчас. Ты такой…».
Казалось, они превратились в одного человека, они принадлежали только друг другу, двигаясь в плавном, зачаровывающем ритме. Вокруг них вырос особый, только им доступный мир, и они не замечали ничего вокруг, хрипло выдыхая время от времени только им понятные слова.
Я и раньше знал, что не нужен им, но в тот момент осознание накатило слишком сильно, вышвыривая меня из реальности, спасая от ошеломляющей боли. Во мне что-то тоненько звякнуло – кажется, столкнулись две бутылки молока – и все померкло…

…Меня потом починили – ничего особенного, какая-то незначительная поломка. Только я все равно больше не чувствую себя живым. Я смотрю на них – счастливых и влюбленных – и думаю о том, что все могло быть иначе… будь я человеком.